Три часа ночи

Мы добрались до Монте-дез-Акуль и поднялись по ней к Рю-де-Рефюж, где располагался дом Марианны. Здание, по-видимому, возвели в двадцатые годы или даже раньше, зеленые ставни на окнах выгорели и облупились, штукатурку на стенах не обновляли давным-давно. В фасаде дома ощущалось нечто преходящее и в то же время вечное — впрочем, пожалуй, то же самое можно было сказать обо всем старом квартале, в котором он находился. Дверь подъезда стояла нараспашку.

К квартире, расположенной на первом этаже, вел длинный темный коридор. Мы постучали в дверь колотушкой, потому что звонка на стене не оказалось.

Секунд через двадцать дверь открылась, и мы увидели Марианну.

23

— Vous devez etre les italiens. Je suis Marianne[11], — сказала она, пожимая руку моему отцу, который с улыбкой кивнул и представился, тоже назвав лишь свое имя.

Марианна повернулась ко мне и несколько мгновений всматривалась в меня так, будто ей было трудно разобрать, что перед ней за человек. Наконец она протянула руку и мне.

На ней были очки в черной оправе, которая больше подошла бы мужчине, и с толстыми стеклами — очевидно, Марианна имела сильную близорукость. Однако даже эти уродующие лицо очки не могли скрыть иронию в ее умных темных глазах или испортить вид ее длинных, выразительно изогнутых бровей.

— Je suis Antonio, je ne parle pas francais[12], — пробормотал я.

— C’est dommage[13], надо выучить. Английский знаешь?

— Да, немножко.

— Хорошо. Но французский ты все равно учи. Что ж, этим вечером мы с вами говорим по-итальянски — мне нужно практиковаться. Если буду делать ошибки, поправляйте.

Отец преподнес Марианне вино, она поблагодарила, сказав, что, хотя «Шатонеф» всегда званый гость в ее доме, нам не следовало так тратиться. С этими словами она отступила от двери и пригласила нас войти.

— Сегодня мы празднуем приезд Адель и Люси из Тулузы. Они мои лучшие подруги — впрочем, с ними вы уже знакомы. Еда слева, напитки справа. Угощайтесь и чувствуйте себя как дома. Надеюсь, магрибская кухня вам понравится.

Мы очутились в просторном помещении, напоминавшем скорее не гостиную, а переоборудованный склад. В воздухе витал сладковатый запах чего-то наподобие ладана, стены были оттенка морской волны, вдоль левой тянулся длинный узкий стол с двумя подсвечниками по краям, уставленный разными яствами, у правой размещался сундук из необработанного дерева, на котором стояли напитки и еще один подсвечник. Прочую меблировку составляли стулья, телевизор, диван со множеством подушек, ковер, стеллаж с книгами и всякими безделушками и стереосистема. Гости, всего человек двадцать, сидели или бродили и болтали.

— Унесу вино на стол. Располагайтесь, — улыбнулась Марианна и зашагала прочь. Я мысленно отметил, что она слукавила — ее итальянский был превосходным.

— Ладно, — произнес папа. — Давай осмотримся и попробуем магрибскую еду.

— Ты раньше такую ел?

— Да. Если она хорошо приготовлена, то это настоящее объедение.

Мы разошлись в разные стороны и принялись изучать обстановку.

В конце зала я увидел застекленную дверь, она вела во дворик с креслами и множеством растений в больших горшках. Во дворике ели, пили и курили другие гости, которые, надо сказать, представляли собой весьма разношерстную компанию.

Среди них были два бородача в рубахах с короткими рукавами, мускулистые, как носильщики (в сущности, они и походили на носильщиков или грузчиков), — они держались за руки и обменивались ласковыми взглядами; очень худая, почти прозрачная белокурая девушка, которая, однако, ела за троих; компания белых и черных парней примерно моих лет — они столпились в самом дальнем углу двора и всем своим видом показывали остальным присутствующим, что те проходят мимо шикарного косяка.

Особенно мое внимание привлек джентльмен лет шестидесяти, в костюме и галстуке, похожий на актера Марти Фельдмана. Сходство было таким разительным, что на миг я решил: в нынешней ситуации возможно все, а значит, это вполне может оказаться сам Фельдман! Я уже собрался подойти к нему, чтобы попросить автограф, сделать комплимент и сказать, что никогда в жизни не смеялся так, как во время просмотра фильма «Молодой Франкенштейн», но вовремя вспомнил, что Марти Фельдман умер годом ранее. Я слышал об этом в новостях.

Из двора я перебрался в кухню, стены которой были выкрашены в охристо-желтый цвет, как на картине Ван Гога. На кухне работала невысокая темнокожая женщина с суровым, если не сказать сварливым выражением лица.

Оглядывая кухню, я заметил над дверью надпись крупными наклонными буквами. Мне понравилось, как черные строчки смотрятся на бирюзовом фоне. Надпись гласила: «Le merveilleux nous enveloppe et nous abreuve comme l’atmosphere; mais nous ne le voyons pas»[14].

— Антонио, привет! Как здорово, что вы с отцом тоже тут, — произнес за моей спиной голос Адель.