Три часа соблазна

И тут к огромному удивлению Василисы, Раиса выудила из старенького холодильника поднос с жареным мясом, с луком, сыром, да еще и украшенным капельками майонеза. Здесь же возлежала картошка, нарезанная кружочками.

– Ну ты... ну ты Раиса, молоде-е-ец! – не утерпела Василиса. – И когда только успела? А говорила – денег нет!

– Не говорила я такого, – смущенно улыбалась Раиса. – Для чего ж я работаю? Чтоб у меня для одного-то сына куска мяса не нашлось! Я-то знаю, что такое голод, чего ж я Юрку морить буду... Сыночка, садись ешь, я сейчас хлебушка нарежу...

Василиса больше не стала мешать маленькому семейству, быстро попрощалась и вышла. И совершенно не слышала, как Раиса тихонько подошла к телефону, взяла трубку и подалась с ней в ванную.

– Юр, ты пока поешь один, ладно? – крикнула она сыну и стала быстро нажимать кнопки.

Василиса не успела сойти с этажа, как к ней подошла старушка и молчком утянула к себе в квартиру. Именно в ту, которая находилась под квартирой Колошиной.

– Вы что, бабушка? – тихо спросила Василиса, не понимая, чего от нее хотят.

– Иди-ка сюда, – заговорила бабуся, плотно прикрыв двери. – Вот я глядела в окошко-то, а ты вместе с Райкой к ей пошла. Пить небось? Вон у тебя кака физия-то пропитая! А ведь самой-то небось не больше сорока годков. Я тебе вот что скажу: ты мне Райку не будоражь! Она ить быват по нескольку месяцев не пьет, держицца, а коль вот таки-то подружки набегают, так у ей выпивка и зачинаетца! А ить у ей сын ишо не взрослый. Пожалей ты бабу-то!

– Да я не пила с ней, – улыбнулась Василиса. – Она без меня выпила, ну вы же слышите – нет от меня запаха-то. А что касается физии... так она у меня не пропитая, она у меня... старая. Да, я уже не девочка, что поделать. И к Раисе я приходила по делу... По работе.

– По работе? – с надеждой взглянула на нее старушка. – Дык, может, вы на работе – то скажете Райке, чтоб не пила, а? Ей же нельзя никак. У ей матерь от пьянки померла, и чего ж ишо и Юрку сиротить? Вот раньше-то, и жили бедненько, а как ладно было! Не было пьяниц-то таких, нет.

– Ну... – помялась Василиса, придумывая, как бы ей поудобнее перейти к интересующим ее вопросам, если уж выпал такой случай. – И раньше не так все хорошо было. Вот я слышала... я слышала тут у вас... Дубининцев жил, так он и машину имел, вроде как это хорошо. А сам пил – вот вам и плохо. А вы говорите, раньше такого не было.

– Пил? Дубининцев? – переспросила старушка. – Погоди-ка... это какой ж у нас Дубининцев? Это который жену лупил?.. Нет, тот был Воронцов, у его ишо одной руки не было. Под машину попал... Или тот, который у нас в первом подъезде жил? Так он пил, да... но у его машины не было...

– Нет, это который из соседнего дома, – подсказала Василиса. – Машина у него была. И сын Игорь. Дубининцев Игорь.

– Ах, Иго-орь! Высокий такой парнишка, да? Отца ишо не то Жоркой звали, не то Женькой...

– Женей... Евгением.

– Ага, ну да, помню. А вот жены его не припомню... Это какая ж? – нахмурила лоб старушка.

– А вот жена... жена у него вроде бы пропала без вести, – проговорила Василиса то, что ей недавно выболтала Раиса.

– А-а-а! Ну да, ну да! Точно, жили такие. Ее-то я плохо помню, она, почитай, вообще на улицу не выходила, мужик у ей видный такой, а она все, как старушка. Выйдет с тазом, белье развесит и домой. Я-то почему ее так упомнила хорошо... мы с подругой моей, с Манефой, царствие ей небесное, скончалась третьего года... Так вот с ей, кода увидали-то жену этую, ну что она глазья в землю и топает, мы решили, что она служительница церкви. А чего? Очень похожа была. Платочек всегда на лоб повяжет, платье по самые пяты... Ну и Манефа-то мне и говорит, давай, дескать, к ей сходим, договоримся, чтобы она моего внука подешевше обкрестила. А то, говорит, родители-то не хотят крестить, а у меня деньги не позволяют. Ну мы и пошли. Постучались к ей, она открыла... Сама помню открыла, а на порог не пускает. Ну мы ей в лоб: «Нельзя ль поговорить с батюшкой, чтоб он подешевше мальчонку окрестил?» А она-то на нас вот так вытаращилась, да как руками замашет! «Вы что, – орет, – все с ума посходили?! Кого ему крестить, он сам супостат!» Манефа-то ей: «Да как же ты, матушка, на попа такое говорить можешь? Сама ж ходишь в церковь». А она еще пуще орет: «Ни в какую церковь вы меня не затащите! Хотите выдать меня за ...». Вот тут слово такое сказала, до сих пор не знаю, что оно значит. То ли картинка, то ли крынка, но по смыслу-то, дурочка получается.

– Кретинка?

– Во-во, кажись так. Ну и вытолкала нас. А мы с Манефой-то подумали-подумали... дурочка и есть.

– Погодите... – припомнила Василиса. – Ваши соседи говорили, что Дубининцева было очень приветливая, шила всем, в дружеских отношениях со всеми находилась, а вы – платок, платье в пол?