Три чечена. Конный милиционер

«Мне уже 82 года, — писал он в своей биографии, — позади долгий, нелегкий, а порой и трагический жизненный путь, на котором было столько гибельных моментов, но я, как гумилевский безумный трамвай, что, прогремев на трех мостах разных эпох, „заблудился в бездне времен“»… Он терял зрение, тяжело болел, пережил трагическую смерть своей сибирской подруги, арест сына. Но тяга к перу давала ему силы, и он писал «Сибирские новеллы», мемуары — без малейшей надежды увидеть их опубликованными. Его рукописи арестовывали, находили в тайниках у друзей, а он все равно трудился. «Сибирские новеллы» были спасены лишь потому, что копии рукописей сохранились на одной из московских квартир. Новеллы «интернациональны» в том смысле, что охватывают судьбы людей самых разных национальностей, которых в «едином братстве» сплотили сталинские тюрьмы и лагеря.

Я. Голуб

Три чечена С украинского. Перевод Ярины Голуб

В Букачачинском лагере ГУЛАГа отбывали десятилетний срок трое братьев чеченцев, или, как их тут называли, чеченов. Старшему, Али, было около пятидесяти лет, среднему, Ахмету, — сорок, а младшему, Мустафе, недавно исполнилось тридцать. Преступление их состояло в том, что они втроем зарезали уполномоченного по коллективизации, и не миновать бы им расстрела, если бы родственники по двенадцатое колено не собрали денег и не подкупили бы кого надо. В результате братьям отмерили по десять лет каждому, заменив статью «террор» на «разбой». Во время долгого этапа с далекого Кавказа до северного лагеря в центральной Сибири чеченцев обобрали начисто: куда девались их красивые бешметы, черкески с газырями, узенькие пояски с серебряными насечками! Остались только черные шапки-папахи, по которым чеченцев можно было узнать издалека.

Букачачинский лагерь — шахтовый, на поверхности работы очень мало: бухгалтерия, ламповая, где шахтерам выдают лампы и аккумуляторы, да небольшой лесопильный завод, так называемая пилорама, где управлялись три-четыре работника. Каждый новоприбывший этап спускали в шахту добывать уголь. Такая же участь была уготована и трем братьям чеченцам. Но кавказские горцы, привыкшие работать в горах, высоко над землей, как выяснилось, совсем не могли приспособиться к шахтерскому труду. Братья не прикоснулись к кирке и лопате и целую смену просидели, свесив головы в папахах и потупив взгляд, словно обреченные.

Шахтное начальство долго ломало голову, не зная, куда направить чеченцев, чтобы они хоть немного работали, наконец кому-то пришло в голову сделать их колобочниками. «Колобки», то есть глиняные ядра, нужды для подземных взрывных работ: взрывники берут с собой нужное количество глины, чтобы замазывать отворы в породе или угле перед тем, как произвести взрыв. Эти колобки заготавливались в небольшой халупе, стоявшей в стороне от бараков, между шахтой и больницей. Сюда и привели чеченцев. Такая работа им понравилась, дело пошло на лад, и чеченами были довольны и начальство, и взрывники.

Все шло как нельзя лучше, но через какое-то время произошел случай, вынудивший начальство задуматься, можно ли держать чеченцев на столь оживленном месте, где много соблазнов для трех братьев, наделенных неукротимым восточным темпераментом.

В лагерной больнице работала медсестрой девушка по фамилии Березкина, и фамилия эта, надо сказать, ей вовсе не подходила. Ей бы зваться Жабоедовой или Жабокрячевой, потому что лицо медсестры было на редкость уродливым: в нем действительно было что-то неприятное, жабье. Она была единственной женщиной, обделенной мужским вниманием в больничном общежитии, где сама обстановка располагала ко всякого рода романтическим историям, но что поделаешь, если судьба, неизвестно за какие грехи наказала тебя такой отталкивающей, почти непристойной внешностью!..

Однажды Березкина проходила неподалеку от колобочной. Еще издали ее заметили чеченцы и стали заманивать к себе. Показывали кошельки, похлопывая по ним ладонями, призывно махали руками, — безобразному обличью чечены не придавали никакого значения: им нужно было другое.