Три дня и три ночи в загробном мире

Слышу чьи-то голоса. "Он живой… живой…" Кто-то приближается ко мне, мне страшно, я хочу кричать о помощи и молить освободить меня, кричать о том, что я не виноват.

Разговор невидимых людей — не злобный и не обвиняющий меня, что-то похожее на защиту и сожаление обо мне. У меня сердце так и замерло, хочу плакать и просить их: вытащите меня из этих ужасных часов; я не виноват и расскажу вам всё, как было. Я упал на землю… меня сюда замкнули, не знаю за что.

Слышу: говорят, что мне надо дать молока. И стали тащить меня из ужасных часов… О, как больно!

Совсем близко я услышал громкий голос: "Товарищ, товарищ, вставай!"

Я открыл глаза. Надо мной наклонился, шевелил и приводил в чувство тот самый блондин.

Он с грустью и жалостью смотрит мне в глаза и добродушно говорит: "Довольно спать, товарищ! Аль не выспался?"

Он — начальник ГПУ и одет в форму. Но я никогда не забуду его глаза в ту минуту, когда он тормошил меня. Они были полны жалости ко мне. Потом он бранил кого-то, стоявшего в отдалении, бранил за меня.

И голос его, и слова растрогали меня. Но сам я не мог произнести ни звука.

Потом около меня остался один охранник, туркмен, мусульманин. Видно, человек он был верующий, ибо, когда остался со мною наедине, всё время вздыхал: "Аллах!.. Аллах!.." и бормотал не по-русски молитвы.

Меня как-то всё клонило в сон, я недолго мог различать явное и, засыпая, снова смешивал явь со сном.

Помню, что там, где я проснулся и где лежал в туше, спало ещё много людей, спало непробудным сном, ибо то была мертвецкая.

Не знаю, как я очутился в другой комнате, покрытый меховой шубой. Подле меня — никого.

У меня болело всё тело, казалось, кости мешают мне… Эта боль меня удивила, ибо я помнил, что из часов уже давно вытащен. Порой в голове мелькала мысль: я куда-то запрятался, меня никто больше не найдёт, всё страшное давно позади.

От слабости и тепла шубы я забылся…

Мне показалось, что я снова иду за начальником в здание ГПУ. Такой же густой туман во дворе. Глаза плохо видят… всё в них двоится. Один и тот же предмет имеет два облика: один — ясный, а другой — туманный, как призрак.

Я снова очутился в комнате и ужаснулся её виду.

В ней висел дым… а в нём, как в тумане, сидели страшные существа. Одни из них, как громадные пауки, карабкались по незримой в тумане паутине через всю комнату, оскалив зубы, как крысы. Другие, как змеи, извивались и шипели в воздухе…

Посреди комнаты сидели страшные чёрные люди с красными глазами, крючковатыми носами и злобными лицами. Метавшиеся в воздухе омерзительные гады кружились над их головами. Казалось, они хотят вцепиться в эти головы и впиться в них своими окровавленными пастями.

Потом я увидел, как ввели арестованного человека, бледного и измученного.

Как только он вошёл в помещение, страшные гады бешено заметались в воздухе, кровожадно оскалив зубы. Они метались, как осы, в чьё гнездо сунули палку, как хищные звери, завидевшие труп. Но человека они не трогали и к нему не прикасались, ибо у того человека был над головой огненный круг, и они его боялись.

Чудовища кружились над головами гэпэушников и вцеплялись в них.

Мне показалось, что эти страшные гады вырастали из мух, которые выползали из глаз, ушей, рта и ноздрей сидевших чёрных людей. Сначала мухи облепливали волосы на их голове. Потом разрастались всё больше и больше и, наконец, превращались в летучих гадов.

Когда стража вывела арестованного из комнаты, все гады с воем, клёкотом и шумом прянули за ним в двери…

Я снова вошёл в комнату, где сидел светловолосый начальник с голубыми глазами. Он, как и тогда, сидел за столом и читал бумаги. У него в комнате летали существа, но не страшные, а похожие на птиц и даже на красивых птиц. Они напоминали голубых, розовых, синих и белых голубей, и я залюбовался ими.

Когда в комнату залетал один из гадов, птицы кидались на него, убивали, и он падал, рассыпаясь в прах.

Начальник сидел, не глядя на меня, смотрел в бумаги и о чём-то думал… Я хотел попросить его освободить меня. Раскрыл рот, но не смог произнести ни слова. Я надрывался, крича, чтобы он услышал меня, но между моим голосом и его ушами была какая-то стена. Он меня не слышал, да я и сам не слышал звуков своего голоса.

Наконец он меня заметил, очень испугался… перекрестился… и вышел из комнаты. Я вышел вслед за ним.

Я лежал под шубой и уже стал всё хорошо видеть и слышать, но двигаться ещё не мог. Мне казалось, что это сон, что он пройдёт, и я от всего освобожусь.

Но нет, опять слышу стук дверей и вижу: входят два человека. Слышу их голоса. Я хочу избавиться от кошмарного сна, закрываю глаза, но голоса остаются.

Вижу, пришёл светловолосый начальник. На сердце у меня стало так, словно пришёл кто-то родной, у кого я могу попросить помощи.

Часовой держал в руке кружку с молоком. Поднёс её к моим губам. Я не мог ни пошевельнуться, ни открыть рта. Он разжал мне зубы, налил в рот, и я чуть не задохнулся. Потом отдышался, и молоко прошло в горло. Показалось, что это не молоко, а что-то невыносимо гадкое… Меня положили, снова укрыли и, думая, что я без сознания, всё говорили обо мне.