Три дня из жизни Филиппа Араба, императора Рима. Продолжение дня первого. Прошлое

Филипп, полностью разоблачённый, двинулся дальше – в большой соединённый с аподитерием и одновременно смежный с вестибюлем крытый зал о трёх стенах. Оттуда, где отсутствовала четвёртая, открывался манящий вид на бассейн-фригидарий, наполненный даже не прохладной, а холодной водой, пусть и не ледяной: откуда было в Риме в августе взяться арктическим или антарктическим льдам!

Крыши над бассейном не нависало – под открытым небом поплёскивалась, отражая лучи дневного светила и искрясь, кристально чистая и прозрачная вода. Солнце, и правда, заливало атмосферу и поверхность бассейна своим теплом и лаской – это потому, что за стенами помещения и в вышине ясной погожей погодой бесновался август.

Дышалось легко. Мужчина вдохнул полной грудью, смежил веки, и вдруг солнце, зазвенев, лопнуло над ним. Бултых – император с разбега сиганул в воду. Не ласточкой нырнул, а прыгнул солдатиком по стойке смирно, вытянув руки по швам! Он же как-никак не только сенаторский император, но и солдатский! Вернее, не столько первый, сколько второй. Ведь поначалу-то именно легионеры набросили на его плечи пурпурный плащ, а вместо диадемы в качестве символа-суррогата нахлобучили ему на голову походную цепь и прогорланили: «Ave Caesar! Ave Augustus!» – не будь у них в руках мечей и не поддержи они его не просто словом, но изъятым из ножен оружием, никакой сенат делу не помог бы. Да и не смог бы он сделать то, что сделал не далее, как сегодня сразу по прибытии в Рим – не то что войти в курию Юлия, а даже приблизиться к сенату, окончательно узаконившему его власть.

…Поплавав, поныряв, полежав на воде, Филипп вышел на мрамор и мозаику суши.

– Вот! – отряхиваясь, скромно проговорил император почему-то вслух. – Пятидесятиметровку я проплыл туда-сюда в один миг. Эх, маловата кольчужка… эээ… короток бассейн! Не бассейн, а какое-то корыто! Был бы он подлинней, я бы и стометровку одним махом преодолел! – [длина бассейна, который проплыл император, была ровно 58 метров]: – Я и вольным стилем могу, и брассом, и баттерфляем, и на спине, и комплексно, хоть никогда прежде и не пробовал! Меня интуиция всему обучила! Талант, словно второе дыхание, открылся! Не талант – гений, парадоксов друг!

– О, государь, вы настоящий спортсмен! Осмелюсь вам доложить…– в умилении залопотал вернувшийся к своему повелителю директор бани и хотел было от восторга захлопать в ладоши, но в последний момент удержался, оставив на потом водружение вишенки на торт.

– Что такое?

– Вы уникальный человек! В бассейн с холодной водой все наши прежние клиенты прыгали лишь после тёплых вод или даже горячих ванн и кабинок-саун… А вы… а вы… а вы!.. Вы не подвластны сплетникам досужим! Слава государю! Уж коли кто как человек уникален, тот и как царь – не менее! Вот какое у меня сложилось о вас свободное и независимое мнение! Оно моё личное, никем не ангажированное! От сердца оторвал… эээ… из самого сердца вырвалось! Из глубины веков… эээ… из глубины души!

Филипп, скромничая, стиснул зубы:

– Не хочешь ли ты, мерзавец, заявить мне, что сегодня Штирлиц, как никогда, оказался близок к провалу?

– Нет, что вы, что вы, о государь! Я просто хочу предостеречь! Как бы вам по неосторожности или по неопытности не простудиться и не умереть! Со здоровьем нельзя шутить!.. Кстати, что это у вас там в руках? Что-то острое и в бане явно лишнее, плавать и ним неудобно…

– Не видишь, что ли? Дротик!

– Его нужно было сдать в раздевалке! Вход на водные процедуры с колюче-режущими предметами строго воспрещён! Таковы правила безопасности и хорошего тона. Дротик и дальше будет мешать вам мыться, париться, пиариться, спать, дремать, кемарить, мечтать и принимать массаж… Упаси Юпитер, ненароком сами себя пораните! Кто тогда отвечать будет?

– Не твоего ума дело! Omnia mea mecum porto! Во всякое случае кое-что из mea mecum ношу с собой всегда, из рук не выпуская…

*****

Государь шагнул в тёплый бассейн-тепидарий и мгновенно почувствовал… блеск державной имперской мощи и роскоши, новый прилив першения в горле и нарастающую слякоть в слизистой полости носа. Всё потекло, и всё – из него. «Точь-в-точь, как у Гераклида! Один в один!», – подумал император, а вслух наставительно заявил, уперев зрачки сначала в переносицу, а затем в наполненные подобострастием глазницы директора бань:

– Мы с тобой в Париже нужны, как в римских термах – лыжи!

– Где-где? – то ли не понял смысла, то ли вовсе не расслышал фразы шеф заведения.

– Вот глухня! В Лютеции Паризиоруме. Ныне эта деревня так зовётся!

– Что-что?

– Лыжи!

– Эээ…

– Да копья же! Копья на длинных древках, Фавн тебя подери! Они и там, и тут без надобности! Потому я и взял с собой только короткий дротик! Стой! Стой! Стой! Куда ты вдруг побежал?