Три дня одной весны

«Нужно поговорить сейчас, время самое подходящее, — думал он. — Вдова брата уже согласилась и этот, я думаю, не будет против, да и отчего бы ему быть против? Ведь не бездомный же! А кому завтра достанется двор портнихи Шарофат? Нет, конечно, он должен согласиться… Хотя несколько раз и пытался показать себя умником, втаптывал мои слова в землю, все же он дурак. Если бы не был дураком, разве сидел бы рядом с этой больной старухой, вместо того чтобы учиться в столице. Нет, все же хорошо, что он не уехал, а то, глядишь, познав жизнь с четырех сторон, захотел бы распорядиться двором своего отца — и ничего удивительного… А я, наивный, еще уговаривал его поступать в институт. Нет уж, пусть остается лучше здесь — такому много не нужно, а двор, даст бог, достанется Абдумалику. Пока сын будет учиться, пока получит диплом, пригляжу за хозяйством сам. Абдурахим, видно, уже не захочет расстаться с Ленинградом, постарается зацепиться в аспирантуре… Да, нужно сегодня же договориться с Фирузом, получить его согласие, чтобы завтра люди не смогли болтать, показывать пальцем. Если кто-нибудь в селении узнает, что я перевел дом и хозяйство покойного на имя Абдумалика, не спросив согласия Фируза — сына брата, найдутся такие, что станут трепать мое доброе имя… Ну ничего, эту размазню нетрудно и уговорить, а станет упрямиться — предложу денег. Много не дам, тысячу рублей увидит, так сразу растает. Голова его еще полна пустых мыслей…»

Аскаров улыбнулся, довольный собой. Они миновали площадь напротив магазина и вышли на нижнюю окраину села, к ручью. Здесь их никто не мог слышать. Аскаров взял Фируза за локоть, испытующе заглянул ему в лицо.

— Все эти сорок дней, как умер твой несчастный отец, — пошли ему бог место в раю! — я страдаю, не сплю по ночам. Не сплю и думаю: кто завтра зажжет светильник ушедшего, кто обрадует его дух… Я понимаю, тебе, конечно, не справиться одному с двумя хозяйствами. Слышал, твоя мать, — Аскаров имел в виду вторую жену дяди Аслама, — хочет переехать в наш дом, к родной своей сестре. И правильно делает! К чему ей оставаться одной в большом дворе? Ты сам знаешь, она некрепкого здоровья, работать ей трудно, а, не дай бог, заболеет! Могут, могут настать черные дни! Поэтому… думаю, лучше, если она будет жить под одной крышей с сестрой. Что скажешь?

— Как она захочет, дядя…

Аскаров сел на плоский камень у самой воды и глубоко вздохнул. Фирузу тоже пришлось сесть возле. Один санг[60] прозрачной воды, рожденной ледниками горы Фархад, шумел среди камней и торопился дальше вниз, в долину.

— Я знаю, у тебя доброе сердце, на добро ты отвечаешь добром. Конечно, ты не захочешь перебраться во двор отца, оставив одинокой бедную Шарофат. Но даже если захочешь взять ее с собою, она, мне кажется, не пожелает оставить свой старый дом. Разве не так?

С первых слов дяди Фируз понял, чего тот добивается сегодняшним разговором, и не ответил — ответ Аскарову был не нужен. Он неподвижно сидел на камне, обняв колени руками и смотрел в высокое темное небо. Луны не было, сверкающие звезды казались таинственными — небо словно затянуло черным бархатом, украшенным бесчисленными золотыми блестками. А что там дальше, за этим занавесом? — подумал Фируз.

— Сам понимаешь, нехорошо оставлять двор без хозяина. За месяц разрушится то, что строилось и собиралось годами. Кто-то должен присматривать за домом, за садом. Скоро ведь зима… — Аскаров помолчал, давая Фирузу вникнуть поглубже в его слова, потом продолжил еще более внушительно: — Я много думал, и, раз уж остался тебе за отца, вначале хотел посоветовать, чтобы ты продал двор. Потом мне показалось… я подумал — хорошо ли отдавать возделанное своими руками чужим? И я посоветовался с твоей матерью, мы все обдумали и пришли к выводу, к решению…

— Уже к решению? — невольно вырвалось у Фируза. Закончил он мысленно: «Сколько же времени вы размышляете об имуществе моего отца, дядя? Ведь только сорок дней минуло, неужели за это время у вас не нашлось других забот? А может быть, вы начали думать об этом еще и раньше… до смерти отца? Свояченица ваша, как видно, живет вашим умом, во всем слушает вас. А я-то еще удивился, почему она продала корову с теленком где-то через десять дней после смерти отца».

— Потерпи, братец, не торопись. Выслушай вначале меня, потом будет твой черед говорить, — продолжал Аскаров. — Мы решили, что нехорошо отдавать двор чужим. Твой мать, год ли ей осталось прожить или десять, будет жить теперь вместе с нами, в моем доме. Она так и сказала: «Если Фируз захочет перебраться в дом отца, я назначу ему цену: пусть соберутся пять-шесть уважаемых правоверных, и какую цену они определят, так тому и быть… А Фируз пусть даст половину этих денег и тогда останется хозяином в доме». Так что смотри, если хочешь быть хозяином в этом дворе, согласись с ней — у нее ведь свое право, она наравне с покойным трудилась свыше двадцати лет. Это первое.

— Я же еще…