Три дня одной весны

Квартет на эстраде грянул игривую мелодию. Смех и шарканье подошв танцующих, смешиваясь с музыкой, рождали еще одну мелодию, Джамшеду казалось, что она полнится не только звуками, но и настроением присутствующих в зале. Мелодия была и игривая, и разгульно-веселая, отчаянная, и одновременно грустная, даже жалобная…

— Еще по одной, Джамшед-джон!

— Спасибо, я больше не могу.

— Э-э, что тут пить — всего пятьдесят граммов.

— Работа ждет…

— Берите, берите! Не убежит ваша работа. — Джалил поставил рюмку перед Джамшедом и обернулся к Шахноз: — Еда твоя остыла.

Шахноз, молчаливая и бледная, тихо подняла голову и вопросительно посмотрела на мужа. Кажется, она даже не слышала его слов.

— Еда твоя остыла, говорю, — терпеливо и снисходительно повторил Джалил. — Даже если не хочется, надо пересилить себя и поесть.

Шахноз безучастно посмотрела на мужа, несколько раз ковырнула вилкой цыпленка и вновь опустила голову.

Нервно чиркнув несколько раз спичкой, Джалил закурил, жадно затягиваясь…

…Расставшись с тобой, Шахноз, я пошел в железнодорожный ресторан. Впервые в жизни выпил водки. Мне тогда казалось, что именно так должны поступать настоящие мужчины — топить боль в вине. Вышел на улицу — на душе муторно, голова кружится, ноги ватные… Еле-еле до своей улицы добрел. Только через арык перебрался — тьма, хоть глаз коли, — слышу, кто-то на дорогу выскочил. «Стой!» — говорит, голос хриплый такой, незнакомый. Я остановился. Плечом к дереву прислонился. А тот ко мне подходит и двумя руками за ворот хватает. Встряхнул и говорит: «А-а-а, да ты пьян, щенок. Смотри, как бы от обиды не сдох!» Гнев тугой волной поднялся во мне, но я стерпел — хотелось узнать, кто же это все-таки? Но узнать не мог: воротник пальто, шляпа, шарф скрывали лицо.

— Сам-то, — говорю, — кто? Чего надо?

— Кто я, не твое дело, А вот если хоть еще раз посмеешь заговорить с Шахноз — голову оторву и собакам выброшу. Треплешь языком, а потом в кусты, гад!

— Мое дело, что захочу, то и сделаю…

— Мое дело, говоришь?

— Мое!

— Ну, вот что, щенок, запомни: для меня честь друга дороже всего на свете! Если без Джалила посмеешь с Шахноз заговорить — пощады не жди!

Обида ударила в голову, я оттолкнулся от дерева и крикнул, задыхаясь от ярости:

— Иди и передай своему Джалилу, если он мужчина — пусть сам со мной встретится!

Все остальное помнится как во сне. Незнакомец воскликнул:

— Ах, тебе Джалил нужен?! Получай!

Отклониться я не успел, и сильный удар в лицо едва не свалил меня с ног. Ощущая, как из разбитого носа и губ хлынула кровь, я рванулся вперед, целясь кулаком в закрытое шарфом и шляпой лицо, но не попал, лишь успел ухватиться за шарф. От удара, от гнева ли, но отрезвел я мгновенно и так же мгновенно узнал обидчика. Шарф соскочил с его лица, шляпа сдвинулась — мне ли было не узнать его!

Позабыв о боли, разбитых губах, хлюпающем кровью носе, я расхохотался во все горло:

— Ох и подлец же ты!

Он согнулся, прикрывая рукой лицо, и что есть силы ударил меня ногой, целясь в пах. Я отпрыгнул, и он попал по левому колену, но сильно — так, что я опять едва удержался от падения. Гнев, боль, обида сплелись во мне. Я сжал кулаки, готовый не только отразить следующее нападение, но и… Живым бы я его уже не отпустил…

Первое, что я услышал в следующее мгновение, — топот убегающего человека. Иногда я думаю, почему он убежал? Побоялся, что узнаю и расскажу всем? Ведь мы были соседями, долго жили рядом — мог ли я не узнать его? Не захотел окончательно испортить отношения? Хотя какие уж тут отношения? Во всяком случае, этот его поступок был не первой и не последней подлостью…

— Что вы сказали? — удивился Джалил.

Джамшед и Шахноз одновременно посмотрели на него.

— Ничего, — повел плечом Джамшед, сам не заметивший, что начал говорить вслух.

— Мне показалось, что говорите «был» или «тыл»…

— А-а-а, — натянуто улыбнулся Джамшед. — Ужин, говорю, наш остыл.

— Вы, кажется, себя неважно чувствуете, дорогой. Неприятность какая или что другое?

— Да нет. Все хорошо. Скучаю немного в последние дни — один в доме остался.

— С женой поссорились? — оживился Джалил, — И давно?

— Ну не-е-ет! — усмехнулся Джамшед. — Приехала мать и увезла жену с дочкой на несколько дней к себе. Свадьба у наших родственников.

— Вон как, а я подумал…

…Через два дня мы с тобой, Джалил, встретились, Я возвращался с работы, колено еще немного побаливало, шел прихрамывая. Ты стоял у ворот своего дома и грыз фисташки. На тебе был добротный зеленый халат из шелка, роскошная пыжиковая шапка.

— Хромаете, Джамшед-джон? Что случилось? — спросил ты невинно.

Я засмеялся и, глядя тебе в глаза, сказал:

— Какой-то недоносок ночью дорогу преградил. Жаль, что не узнал — кто…

— Ах, сукин сын! Надо в милицию заявить. И откуда у нас только такие дикари берутся?

Джалил долго еще распинался передо мной, старательно отводя в сторону взгляд, А я стоял и молча смотрел на него, с трудом подавляя в себе дикое желание ударить, стереть с лица земли эти хитрую и лживую бестию…