Три дня одной весны

— Ирония неуместна. Спокойнее. Я раньше таким не был. Всех жалел да слезы лил. Вот где у меня эти слезы, — Хамид провел ладонью по шее. — Лисой надо быть, мягкой и ласковой. Тогда любого льва обведешь вокруг пальца. Да еще и укусишь. Но так укусишь, что он никогда не догадается, кто его укусил. А если и догадается, то уже поздно будет. Не достанет ни на том, ни на этом свете. Понял? Но учти, лев тоже не дурак. Своего не упустит. Чуть ошибешься — сожрет и глазом не мигнет. Да не смотри ты так. Жизнь есть жизнь. Все хитрят и обманывают. Кто кого сгреб, тот тому и на шею сел… Да погоди… не перебивай. А старик, если хочешь знать, надул меня. А знаешь, почему я нагрубил ему? Да потому, что он хитрее меня оказался. И запомни, с них, со стариков, всегда надо брать наличными. Одной ногой они в могиле: тут уж не до кредитов. Бери наличными — и никаких разговоров. Другого я бы с удовольствием подвез да еще и своих приплатил. А этого я в жизни больше не увижу. Обидел! Не обидел, а хотел взять свое! С худой собаки хоть шерсти клок. Это тоже деньги. Без копейки и коробки спичек никто не даст. Ну, что скажешь?

Эрадж молчал. Он смотрел на дорогу, не выпуская изо рта погасшую сигарету. Его отец тоже старый человек. Значит, и с ним могут поступить так же. Одной ногой в могиле — чего уж тут церемониться? Можно и растоптать за ненадобностью.

«Эх, Хамид, Хамид! В одном ты прав: человека сразу не распознаешь».

— Верно ведь сказано, дорогой: жалость унижает человека. — Хамид заговорщицки подмигнул и расхохотался. Зубы у него были большие, белые. Такими зубами впору кости грызть. — Запомни, брат: дело жалости не терпит. — Он похлопал Эраджа по плечу, ловко поддерживая руль локтем, — Ну, не дуйся, черт с ним, со стариком.

— Я не дуюсь.

— Значит, все в порядке. На старика мне наплевать, Главное — чтобы ты не обиделся. Нам ссориться ни к чему.

«Конечно, — с горечью подумал Эрадж. — Зачем тебе со мной ссориться? Стану кандидатом наук. Глядишь, для чего-нибудь и сгожусь».

Дорога повернула и запетляла по узкому горному ущелью. Остались позади пшеничные поля плоскогорья Малахак со свежими копнами золотистого сена. Асфальт кончился. Ребристая щебенка прижималась к самому берегу быстрой горной речушки.

Машину начало подбрасывать на ухабах.

Хамид сбавил скорость, но тряска не уменьшилась. «Москвич» с трудом переваливался через рытвины, раскачивался, со скрежетом волочил днище по камням.

Бледный от злости Хамид нервно крутил руль.

— Черт бы тебя побрал!

Тихо взвизгнули тормоза. Хамид выскочил из машины, хлопнул с остервенением дверцей. Он обошел машину и остановился, почесывая затылок.

Эрадж тоже вышел.

— Что случилось?

— Не видишь?

Хамид сердито пнул ногой спущенное колесо.

— Запасное есть?

— Есть, — недовольно буркнул он и полез в багажник за домкратом. — Что стоишь? Доставай колесо!

Пока Эрадж возился в багажнике, извлекая из груды хлама запасное колесо, Хамид успел подвести домкрат и приподнять кузов.

— Не иначе как старый хрыч сглазил. А может, ты, грешный… — натянуто улыбнулся Хамид, глядя на Эраджа снизу вверх. — И куда спешим? Да засучи ты рукава, наконец. Что стоишь, как барин?

Эрадж нахмурился, но промолчал. Он сел на корточки и, с трудом поворачивая гаечный ключ, принялся отвинчивать гайки. Потом аккуратно собрал их на обрывок газеты, снял колесо с оси, посадил новое и проделал операцию с гайками в обратном порядке. Хамид стоял рядом и подсказывал, что делать.

— Хорошо, хоть колесо захватил, а то загорали бы здесь до второго пришествия. По этой дороге, видать, только на ослах ездят.

Они положили инструменты в багажник. Хамид немного успокоился и примирительным тоном предложил пойти умыться.

У реки он торопливо сполоснул лицо и руки, зачерпнул ладонью воду и стал большими глотками пить. При каждом глотке кадык его странно дергался.

«Как у петуха», — подумал Эрадж.

Он не стал умываться, а сел на плоский красный камень, разглядывая противоположный берег. Там, на вершине гранитного, залитого солнцем утеса, лежала большая черная глыба, похожая на вздыбленного дракона. Эрадж вспомнил, как двадцать лет назад брели они с отцом по этой самой дороге на плоскогорье Малахак за соломой и как остановились здесь, чтобы утолить жажду. Тогда отец и рассказал ему про этот камень легенду.

— Когда-то, давным-давно, — говорил он, — этот черный камень был настоящим драконом. Каждый день, перед заходом солнца, он выходил из своей пещеры, поднимался на вершину утеса и поджидал там запоздалых путников. И прямо оттуда проглатывал людей, как тутовые ягоды…

— О чем мечтаешь? Умывайся да поедем. Скоро солнце зайдет.

Хамид шутливо ткнул Эраджа в бок. Эрадж ничего не ответил. Он не отрывал глаз от черного камня. Хамид тоже повернулся в сторону утеса, разглядел глыбу и удивленно присвистнул.

— Ого! Вот это чудо! А я думаю, чего ты притих. На что же он похож? А? Да ведь это же дракон! Ей-богу, самый настоящий дракон. Как в сказке. Правда?

Эрадж кивнул и поднялся. Нужно было торопиться к отцу. Но уходить отсюда так скоро не хотелось.

— Давай искупаемся, — предложил он.