Вторым свою очередь отвоевал охотник, что кабана этого добыл. Претендентом на третью порцию выкрикнули Орма, вспомнив его утренние победы. Оспорить это право никому не удалось, и Анника, чуть смущаясь, поднесла ему блюдо с дивно пахнущей свининой, а потом вдруг смело подняла глаза, в лицо глянула.
– А ведь ты, Орм, не все нам про земли дальние рассказал, – заметил кто-то громким голосом. – Вот помнится, про тамошних девиц ни словом не обмолвился. Неужели краше они наших? Или наоборот страшны и не чесаны, как моя борода?
– Да были бы краше, ходил бы он бобылем? – Засмеялись в ответ.
Эйнар слегка нахмурил брови, покосился на дочь. Княжна все так же внимательно вглядывалась в зеленые глаза, а глаза эти тепло смотрели в ответ. «Неужели улыбнется мне? – подумалось девушке. – Вот прямо сейчас…»
Не улыбнулся. Лишь поклонился почтительно.
– Красавиц везде хватает, да только мне другая красота привычнее, – и тише уже добавил: – Цветы, они лишь в поле цветут, а в моих руках им только гибнуть.
Наверное, только князь и заметил, как выполнив обязанности хозяйки, поспешила его дочь подняться к себе в горницу.
Не спалось девушке в ту ночь. Растревоженные мысли перегоняли одна другую, не давая ни обдумать их, ни заснуть спокойно. Воздух в комнате казался то прохладным, то душным. Меховое одеяло вдруг стало ужасно тяжелым и колючим. Когда небо на востоке начало, наконец, светлеть, уставшая от бессонницы, Анника подошла к окну. Наверное, и вправду чувствует все живое самое первое дыхание тепла. Или может только чудилось то, но воздух за окном казался прозрачнее и легче. Княжеские палаты стояли на холме, и девушка могла видеть и большое озеро, и поле за ним. А за полем, насколько хватало взгляда, стоял стеной дремучий лес. Скоро первые лучи восхода окрасят в алый цвет темные верхушки голых веток. Ну а пока только утренняя дымка клубилась среди корней и стволов. По широкой тропе через замерзшее озеро шел человек. Шел он к лесу и издали казался лишь темным силуэтом, но Анника узнала, кто сейчас покидал дом ее отца. Он и в прошлый раз не стал дожидаться окончания праздничных дней. Ушел, пока все вокруг досматривало свои сны. Куда он направлялся сейчас? Вернется ли когда-нибудь? Когда? Когда она уже станет чьей-то просватанной невестой? Ох, лучше бы не приводила его больше сюда ни одна дорога.
Вскоре одинокая фигура совсем затерялась среди предрассветных теней. Тогда, гордо вздернув подбородок, сглотнула княжна застрявший в горле комок, приказала своему сердцу успокоиться, а глупым мыслям покинуть голову. Нетерпеливо смахнула предательскую слезинку, отвернулась от окна, чтобы идти, наконец, спать, и только краем глаза заметила, как какая-то огромная птица взвилась в небо из-за древесных крон и тут же исчезла, пропала в густых облаках.
***
До чего же было хорошо вновь чувствовать воздух под мощными крыльями! Как упоителен на вкус и запах свежий ветер! Он возвращается домой. Зов гор становится все слышнее, все ощутимее, но впереди еще целый день полета. Целый день восхитительной свободы и солнца. Да, солнца… Это бедные люди сейчас не могут видеть светило, а ему доступна такая высота, где ни одно облако не заслонит ни света, ни тепла. Ах, если бы кто сейчас взглянул, как ослепительно играют, переливаются огненные узоры на чешуе и гребне, как стальные мышцы уносят крепкое тело вперед с невероятной скоростью. Тот никогда больше не говорил бы, что дракон ужасен. Он прекрасен. Он – холод серебра и жар золота, твердость стали и изменчивость самоцветов. В нем опьяняющая свобода и терпеливая покорность.
Кому еще такое дано? Тем, что спят сейчас, одурманенные вторым днем гуляний? Он же слышит все. Даже то, как поет малый ручей под коркой льда. А люди и собственные легенды слышать не научились.
Когда старое солнце умрет в небесах,
Будьте, храбрые воины, готовы.
Ветер серою тенью качнет ковыли,
Грозный сторож покинет оковы.
На три дня станут тайные тропы видны,
На три дня вам доступны все горы.
Осыпаются чары, что сможешь – бери,
Не боясь ни расплаты, ни горя.
Как его называли мать с отцом, уже и не вспомнить. Орм – теперь его имя, что значит «Змей». Наградила его судьба и быстрым умом, и крепким телом, а затем подсказала путь к богатству. Богатству, забытому старыми Богами. Привязала его судьба к ним или их к нему – не вырвешься. Дала жизнь небывало долгую, но не сломила любви к свободе, не уняла тоску по живому теплу. Раз в году на три дня умел он сбрасывать с себя все то, что держало его подле несметных богатств. Желание увидеть небо, солнце, голоса птиц и людей, возвращало чудовищному стражу прежний облик, и он с жадностью кидался видеть новые лица, разные жизни и истории. Вот тогда, в те три дня, и клад терял свои драконьи чары. Те чары, что заставляют алчно блестеть глаза у всякого, кто завладел хоть малой его частью.