Три дня в Сирии

— У нас только бобы печеные сегодня, вот, попробуйте. Больше ничего не могу предложить, — Абия протянула ей глиняную миску с угощением, словно извиняясь. — За урожай мало выручили на рынке, на многое не хватает денег, мясо купить — для нас редкость, только по праздникам можем себе его позволить. Тут вот на Исму потратились, — показала она на больную девочку. — Возили в город к доктору, за прием заплатили, платить-то ведь заранее надо, иначе и в кабинет не пустят, да уж под самый вечер приняли нас… Никакой помощи толком не оказали, торопились домой. Хирурга у них не оказалось. Сказали, приезжайте завтра с утра. На что поедешь-то? — она растерянно пожала плечами. — Если мы еще раз к тому доктору поедем, то уж совсем нам есть не на что будет. Голодать станем. Только если Снежана каких денег пришлет, на нее вся надежда, — женщина горько вздохнула.

— Чего ты, мать, все жалобишься. Выкрутимся. Поправится Исма. Я займу, я же тебе сказал. Вот у брата своего двоюродного Омара займу, он обещал! — недовольно прикрикнул на нее муж.

— Так Омар твой с процентами сдерет потом, как будто я его не знаю. Век с ним не расплатишься. Не первый же раз! Одним словом, родственничек. Девочка мается, не ест, не пьет, болит у нее сильно, горячая вся. Вытошнило два раза. Внутри уж сутки ни кусочка нет, а все тошнит и рвет, — Абия махнула рукой.

— Я есть не буду, вы сами ешьте. Я совсем не голодная, спасибо. Вам пригодится, — Джин вежливо отказалась от порции бобов.

— Нет уж, так не пойдет. Не положено так в моем доме. Пришел гость — надо его потчевать, а то люди скажут, что Ахмет жадный, — нахмурился Ахмет и снова поставил перед ней миску.

— Я же не в гости пришла. Я и так за доброту и за кров вам благодарна. Да и людям, наверное, знать не надо о моем присутствии, — мягко возразила Джин.

— Дело ваше, — Ахмет пожал плечами. — Вот, хоть чаю попейте, не обижайте меня, — он придвинул Джин кружку с чаем, отдававшим ароматом яблочного листа.

— Чаю можно, — согласилась Джин, понимая, что просто так не отделаешься. В Сирии надо уважать хозяина.

— Еще у меня здесь инжир в сахаре. Кушайте, кушайте, пожалуйста, — Абия подставила ей стеклянную вазочку с витиеватым восточным узором.

— Спасибо, — Джин попробовала инжир. Он был вкусный, но очень сладкий.

— Как, израильтяне зверствуют там, за холмами-то, издеваются над нашими? — спросил у нее Ахмет.

— Израильтяне? Издеваются? — Джин чуть не поперхнулась чаем.

«Конечно, здесь, в Сирии, разве могут считать иначе? — она снова сама себя одернула. — Якобы мучают, насилуют, притесняют».

— Да, случается, — ответила Джин неопределенно.

Девочка за ее спиной снова застонала. Молодая женщина повернулась к ней.

— Вы говорите, она порезалась? Как давно это случилось? — спросила Джин Абию в качестве предлога ухода от неприятного разговора об Израиле.

— Вот, позавчера, — ответила та грустно. — Говорила отцу, переверни ты этот серп треклятый, не надо так его ставить, острием вперед, — она в сердцах посмотрела на мужа. — Он опять поставил. Хоть говори, хоть не говори. Вот и Зоя сегодня чуть не напоролась. Только у нее вон обувь какая, — Абия показала на кроссовки Джин. — У Исмы нет такой, вот она и поранилась.

— Зачем ты все попрекаешь меня? — Ахмет нервно заерзал на тюфяке.

— Почему к доктору сразу не поехали? — продолжала спрашивать Джин.

— Как же сразу поедешь? — Абия пожала плечами. — У нас своей телеги нет, продали в том году, когда неурожай был, очень нуждались. Как иначе до шоссе добраться, чтобы на автобус сесть? Пешком не дойдешь, далеко. Да и с ребенком больным — как возможно? Надо соседа просить, а у него тоже телега неисправная, колесо погнулось. Ждали, пока кузнец исправит его. Вот так и получилось, — она развела руками.

— Можно я посмотрю? — Джин подсела к девочке. — Где она порезалась?

— А вы в медицине понимаете? — Абия торопливо обошла очаг, присела радом с ней на корточки, приподняла одеяло. — Вот ножка у нее. Здесь.

— Посветите мне, — попросила Джин. — У нее температура, — она прикоснулась ладонью к покрытому испариной лбу девочки. — Высокая температура. Это значит, воспаление сильное, как бы не началась гангрена.

— Вот свет. Достаточно? — Абия поднесла масляную лампу.

— Да, хватит пока. Подайте мне, пожалуйста, ножницы или нож, надо снять повязку, — кивнула Джин.

— Как же снять? Кто ее сделает потом? Мы с отцом не умеем, — испугалась Абия.

— Я сделаю, но думаю, она, возможно, и не понадобится, — невозмутимо ответила Джин.

— Вот, возьмите. Вы, случаем, не доктор? — осторожно спросил Ахмет, протягивая ей нож.

— Была когда-то доктором. Спасибо, — Джин ответила уклончиво.

— Ты, мать, не болтай много. Помогай лучше. Доктор-то уж побольше твоего понимает! — Ахмет вновь зло прикрикнул на жену.

— Ты и в больнице так говорил, дескать, не спрашивай ничего, они лучше твоего знают. Они моей девочке и не сделали ничего, — резко ответила та.

— Не ссорьтесь. Сейчас посмотрим, — разрезав бинт, Джин осторожно размотала повязку.

— Что вы торчите тут, глазеете? Спать пошли. Все по местам! — Ахмет прикрикнул на сыновей.