Три дочери Евы

В городе царила предпраздничная суета. На ее родине Новый год отмечался весьма скромно, и, впервые оказавшись в эту пору в Европе, Пери с удивлением наблюдала, с каким воодушевлением готовятся к празднику англичане. Ей было в новинку все: гирлянды разноцветных огней повсюду, нарядные витрины магазинов, певцы, распевающие рождественские баллады прямо на улицах, неся в руках зажженные фонари, похожие на светлячков в темноте.

И все же Оксфорд, покинутый студентами, казалось, лишился своей души. Остаться одному на Рождество было вдвойне грустно, даже для Пери, которую обычно одиночество вовсе не тяготило. Каждый день она обедала в крошечном китайском ресторанчике, где стояло всего три столика. Еда там была вкусной, хотя и состояла из совершенно не сочетавшихся друг с другом ингредиентов. Наверное, у здешнего повара на редкость противоречивый характер, думала она, и эти противоречия отражаются в блюдах, которые он готовит. Иногда после обеда ее тошнило, но на следующий день она снова приходила туда.

Она по-прежнему иногда работала в своем любимом книжном магазине. Владельцы рассказали ей, что за много лет перепробовали разные способы оформления праздничной витрины, чтобы привлечь покупателей, но в основном это всегда был читающий снеговик в кресле и подвешенные на лентах буквы, свисающие с потолка. В этот раз им хотелось придумать что-нибудь новенькое.

– А что, если сделать рождественскую ель с запрещенными книгами? – предложила Пери. – Как Древо Познания, только вместо запретных плодов на ней будут книги, запрещенные в разных странах в разное время.

Идея понравилась, и ее воплощение тут же возложили на Пери. В центре витрины она установила серебристую ель, на ветвях которой висели «Алиса в Стране чудес», «1984», «Уловка 22», «О, дивный новый мир», «Любовник леди Чаттерлей», «Лолита», «Обед нагишом», «Ферма животных»… Список названий, запрещенных в одной только Турции, оказался таким длинным, что Пери поняла: на ветках не хватит места. Кафка, Бертольт Брехт, Стефан Цвейг и рядом с ними – Омар Хайям, Назым Хикмет и Фатима Мернисси. Кроме книг, она повесила на ель светящиеся карточки с надписями: «Запретить», «Исправить», «Уничтожить».

Возясь с витриной, она вспоминала другое Рождество – ей тогда было лет десять или одиннадцать, – когда отец принес домой искусственную елку. Такие продавали во многих магазинах, но ни у кого из соседей их не было. Пока Менсур таскал елку по комнате, выбирая для нее подходящий угол, она теряла пластиковые иголки, как тот ребенок из сказки, который помечал путь домой хлебными крошками. Установив елку, Пери и Менсур украсили ее золотой, серебряной и синей мишурой. Этого им показалось мало, и они принялись мастерить игрушки сами: заворачивали в фольгу орехи, красили сосновые шишки и вырезали из пробки фигурки животных. Несмотря на то что украшенная елка имела дешевый и неказистый вид, отец и дочь восхищались ею.

Сельма, вернувшись домой, изменилась в лице.

– Зачем это? – процедила она.

– Скоро Новый год, – сообщил Менсур, словно жена об этом не знала.

– Украшать елку – христианский обычай, – отрезала Сельма.

– Но разве мы не можем позволить себе маленькое удовольствие? – округлил глаза Менсур. – По-твоему, в глазах Бога это такой уж великий грех? И Он будет любить меня меньше, если я поставлю дома елку?

– Почему Аллах должен любить тебя, если ты ничего не делаешь, чтобы заслужить Его любовь? – спросила Сельма.

В этой стычке между родителями Пери винила только себя. Попытка отца доставить ей радость в очередной раз навлекла на него гнев матери. И тогда она придумала способ примирить страсти. Ночью, когда все в доме улеглись, она встала, чтобы осуществить свой план.

На следующее утро Менсур и Сельма, войдя в гостиную, увидели елку в диковинном наряде. На ветвях висели четки Сельмы, фарфоровые кошки и ленты, нарезанные из материнских шелковых платков. На верхушке Пери удалось укрепить маленькую бронзовую мечеть и рядом ней – книгу хадисов.

– Видите, это уже не христианская елка, – сообщила сияющая Пери.

Несколько томительно долгих мгновений она ждала, как отреагирует Сельма. Мать молчала, словно глазам своим не веря; слова, казалось, застряли у нее в горле. Прежде чем она обрела дар речи, Менсур расхохотался, плечи его тряслись от смеха. Такой приступ веселья заставил Сельму нахмуриться еще сильнее. С каменным лицом она вышла из комнаты.

Пери так никогда и не узнала о том, сказала ли мать хоть что-нибудь об этом ее поступке, и о том, что стало потом с ее исламской рождественской елкой.

* * *

За день до Нового года Пери снова работала в книжном магазине. Покупателей не было, кроме одной пожилой женщины, которая зашла сюда скорее погреться, чем выбрать книгу. Владельцы отправились в гости к друзьям, у всех остальных служащих был выходной.