Три дочери Льва Толстого

Как отметил С. М. Толстой, «источником фонда стали: пожертвования щедрых слушателей лекций тети Саши, ежегодные кампании в прессе по сбору средств, вклады правительства США, ООН, Эмиграционного комитета, католических организаций и других общественных организаций»[1583].

Александра Львовна вместе с Татьяной Алексеевной Шауфус принялась за работу. В 1941 году произошло два важных события. В марте А. Л. Толстая получила сертификат натурализации[1584] (этот акт был сопровожден ее отказом от титула графини). Затем состоялось настоящее чудо: в полном распоряжении Александры Толстой оказалась ферма и 74 акра земли в Рокленде (штат Нью-Йорк) – Валлей-Коттедж (Valley Cottage). Это была благотворительная акция Мэри Стиллман Харкнес по отношению к Толстовскому фонду: Александра Толстая, предоставившая документы о его финансовой деятельности, убедила американку в бескорыстии своих помыслов (организационные расходы Толстовского фонда не превышали трех процентов). Возникла юридическая проблема с передачей недвижимого имущества в дар частному лицу, но она была разрешена сделкой купли-продажи. Владелица фермы запросила символическую сумму в один доллар, и Александра Толстая ее выплатила.

Женщины начали подготовку фермы к приему нуждающихся в крове соотечественников. «Первое время в распоряжении организаторов фермы был лишь старенький „форд“, принадлежавший Александре Львовне и Татьяне Алексеевне. Затем приобрели небольшой фордовский грузовик. Взяли на выплату небольшой трактор, на котором часто работала Александра Львовна, вспахивая и бороня землю под огороды, культивируя растения, сгребая сено. Кроме премированной свиньи, получили в подарок двух коров с громадной фермы Нью-Хемпшайр»[1585]. Вскоре появились первые обитатели, с началом военных действий в Европе их круг стал расширяться.

А. Л. Толстая на ферме в Валлей-Коттедже. 1940-е

Разразившаяся война в Европе ослабляла или разрывала связи между людьми. Татьяна Львовна, боясь не успеть сказать главные слова любимому брату Сергею, написала 18 июня 1940 года в Москву:

«Но в эти страшные дни хочу проститься с тобой и сказать, какой радостью было общение с тобой и личное, и в последнее время и письменное.

По ночам гудят сирены – и мы, проснувшись, одеваемся и идем в нижний этаж. 〈…〉 Окна все занавешены синей бумагой. Ночью соблюдается полная тишина. Не думала я, что придется быть в воюющей стране. Мне совсем за себя не страшно.

А. Л. Толстая и М. Кнутсон за работой на ферме в Валлей-Коттедже. 1940-е

Итак, Сережа, прощай! Напиши сейчас же, хотя коротко. Я тоже буду писать. Но возможно, что это будет затруднительно и что сегодняшнее письмо будет последним. Целую тебя, дорогой друг. Благодарю за все, что от тебя получила, а это очень много, и прошу у тебя прощения за все то, в чем могла быть перед тобой виноватой, от самого того времени, когда ты прятался от меня под фортепиано; когда ты был Гольгой[1586]; когда ты был либеральным студентом и до последнего, сегодняшнего дня. 〈…〉

Но мы, кажется, никогда вольно друг друга не обижали. И что самое радостное в наших отношениях, это то, что мы одинаково смотрели и, думаю, смотрим на самые важные жизненные вопросы. Меня это особенно радовало во время драмы наших родителей»[1587].

Через месяц писала: «Сердце болит за то, что происходит, но, видно, закон истории таков, что цивилизации доходят до известной вершины и потом идут на убыль. Папа говорил, что „пусть цивилизация идет к чертовой матери, только музыки жалко“. Нет, а мне и много другого жалко»[1588].

Рядом с Татьяной время от времени был другой ее брат – Лев, но с ним, как всегда, было связано много сложного. Дело в том, что Лев Львович Толстой симпатизировал Гитлеру и Муссолини[1589]. Последнему он подарил машинопись своей книги «Правда о моем отце» на французском языке («La vérité sur mon pére») и писал письма, на рубеже 1937–1938 годов выслал партитуру военного марша, а в 1942-м – свою фотографию с надписью и машинописную копию своего очерка «Отмена войн и строительство мира. Очерк о происхождении войны и средствах ее упразднения»[1590]. Будучи скульптором, Лев Львович сделал бронзовый бюст итальянского диктатора и лично вручил его, после чего этот бюст был помещен в резиденции дуче – на вилле Торлония. Лев Львович предполагал сделать мраморную копию своей работы и разместить ее в римском Музее современного искусства. Задуманное не осуществилось, однако Лев Львович сумел-таки получить заказ: в 1937 году лепил бюсты родителей Муссолини. В те годы сын Толстого безуспешно пытался найти в Италии постоянную работу, мечтал получать небольшую пенсию и провести остаток дней в этой стране. Муссолини же отнесся к сыну Л. Н. Толстого весьма сдержанно.