Три дочери Льва Толстого

Страх разрастался, и 21 мая Татьяна записала для себя: «И хочу повидать в Туле доктора, а то что-то подозрительно болит у меня внутри. Уже несколько дней чувствую движение»[531]. Но все обошлось, спустя несколько месяцев, 13 октября, Татьяна, приехавшая в Ясную Поляну, с тревогой и надеждой записала: «Я в конце беременности. Считаю, что мне осталось 10 дней. Ребенок пока жив. Боюсь думать о том, что впереди»[532].

В своих расчетах женщина ошибалась, слабая надежда на благополучный исход теплилась: «Жду Мишу. Ребенок жив. Выпал снег. По утрам морозит, днем тает. Путь колесный. Сегодня Саша поехала за акушеркой»[533].

Революционные события захватывали Россию, беда была рядом. 28 октября 1905 года тревога, по-видимому, охватила все существо Татьяны. Она внимательно всматривалась в происходящее и словно заранее готовила свою душу к новому потрясению, утешая саму себя: «Везде резня, зверская расправа между черносотенцами и революционерами. Акушерку, которая теперь у меня живет, на улице ударили нагайкой. Одна ее сестра избита была так, что лежала в больнице, у другой пуля в плече, которая до сих пор не извлечена. 23-го приехал сюда Илья с семьей, бежавший из Калуги от погрома. Искали убить его и доктора Дубенского. Он говорит, что чувство было отвратительное: ехать на вокзал на извозчике с Верочкой на руках и ежеминутно чувствовать опасность быть растерзанным толпой. Нельзя описать всего, что делалось и делается эти дни. В одной Одессе погибло около 5000 человек. И вся Россия захвачена этим зверством. Каково в такое время родить дитя». Но чудо свершилось: у Татьяны Львовны впервые родился живой ребенок. В спешке она приписала к этой октябрьской записи: «6 ноября 1905 г. родилась Танюшка»[534].

Через несколько дней Татьяна, уже поверив в свое счастье, написала брату Льву: «Ну, теперь о моей дочери: она сильная, энергичная, но худенькая. Вес 7 ф. 1/3. Похожа всем на отца, кроме носа, кот. в дедушку, так что ты можешь судить о ее красоте. Назвали ее Татьяной по желанию папá, кот. накануне ее рождения видел во сне Татьяну Александровну[535]. Я ее зову Танюшкой, так как так никто меня не зовет»[536].

Через две недели Саша Толстая сообщала брату Льву: «Таничка здорова, и девочка тоже. Таню только беспокоит, что иногда молока не хватает. Вообще, она все беспокоится: то поносик у девочки, то она худа и т. д., а доктора и все говорят, что хотя девочка худенькая, но здоровенькая»[537].

К концу декабря мало что изменилось: «Грустно то, что Танина девочка плохо поправляется, все желудок плохой. А Таня плачет. Но она (девочка) уже улыбается»[538].

В дневнике Татьяны Львовны за 1906 год всего две записи:

«13 января 1906. Сегодня уехали за границу Миша, Маша и Коля Оболенские и Саша.

У Танюшки третий день усилился ее хронический понос, и она бледненькая, вялая и грустная. От Миши скрыла свое беспокойство за нее: он и так плакал, прощаясь с ней.

23 ноября 1906. Умерла сестра Маша от воспаления легких»[539].

Почти за три месяца до этого печального события смерть уже попыталась войти в яснополянский дом: в конце августа – начале сентября в плохом состоянии была его хозяйка – Софья Андреевна. 31 августа Мария писала Льву в Швецию о матери: «Сегодня она причащалась, они говорили долго с папá и оба плакали. Настроение ее необыкновенно серьезное, торжественное и хорошее. Так она трогательна, что мы все обревелись на нее»[540]. К концу сентября после успешно проведенной операции Софья Андреевна стала поправляться. 20 сентября Мария сообщала из Ясной Поляны брату о планах своей семьи: «Мы на днях думаем ехать домой, я устала все-таки за все это время, хочется тишины и одиночества. И здоровье довольно плохо, очень болят руки и ноги, может, оттого, что сама немного ослабела. В райском Пирогово надеюсь отдохнуть». А в завершающей части послания пометила: «Танина дочка очень мила и здорова»[541]. По-видимому, это было последнее письмо Марии брату.

Запись от 13 декабря 1932 года в дневнике самой Татьяны Львовны, лежавшей на лечении в римском госпитале, содержит в себе важное признание:

«Я прожила невероятно, незаслуженно счастливую и интересную жизнь. И удачливую. И так продолжается.

Самое большое мое счастье теперь – это Таня. И пусть она знает, если эти строки попадут ей в руки, что я это счастье ценила и ценю каждую минуту моей жизни. Я никогда не умею ей этого показать. Не умею показать ей своей огромной любви и благодарности за всю незаслуженную любовь, ту заботу, которую она мне показывает»[542]. Татьяне Львовне было суждено прожить еще несколько лет, и счастье не оставило ее.