Три гинеи

Здесь и сейчас вы утверждаете, что согласны, и уже тянете руку к монете. Но постойте. Есть и еще несколько дополнительных условий, прежде чем она полностью перейдет в ваше распоряжение. Давайте снова внимательно посмотрим на процессию сыновей образованных мужчин и спросим, куда она нас ведет? Ответ приходит на ум незамедлительно. К доходам, которые, очевидно, кажутся, по крайней мере нам, необычайно солидными. Уитакер развеивает любые сомнения по этому поводу. И кроме его доказательств, есть также подтверждения из ежедневных газет в виде завещаний, списков пожертвований, которые мы уже изучили. В одном из выпусков, например, пишут о том, что скончались трое мужчин, от каждого из которых осталось наследство, суммой 1 193 251, 1 010 288 и 1 404 132 фунтов соответственно. Согласитесь, это огромные деньги, учитывая, что они принадлежали частным лицам. Почему бы и нам тогда со временем не накопить их? Теперь, когда государственная служба стала доступной, мы тоже способны зарабатывать до трех тысяч фунтов в год; будучи судьями, можно получать и пять тысяч — и вообще любые суммы вплоть до 40–50 тысяч, работая барристерами[149]. Когда Церковь распахнет перед нами двери, мы сможем иметь от трех до 15 тысяч ежегодно, не говоря уже о других благах. Работая на Фондовой Бирже, мы сможем оставить после себя миллионные состояния, как Пирпонт Морган[150] или даже Рокфеллер[151]. Врачами мы можем получать от двух до пятидесяти тысяч в год. Даже работа редактора оплачивается очень неплохо. Кто-то зарабатывает тысячу фунтов, кто-то — две; ходят слухи, что редактор одной крупной ежедневной газеты получает пять тысяч в год. Все это богатство может однажды принадлежать и нам, если следовать за профессией. Короче говоря, мы способны изменить все и перестать быть жертвами патриархальной системы, системы оплаты труда товарами вместо денег, когда, будучи на полном пансионе, получаем 30–40 фунтов в год на карманные расходы. Мы способны стать победителями капиталистического мира и ежегодно получать тысячи фунтов, которые с учетом разумных вложений позволят нам оставить после себя столько миллионов, что и не счесть.

Подобные мысли греют душу. Только представьте, а что, если бы среди нас сейчас была какая-нибудь владелица автомобильного завода, которая одним росчерком пера могла одарить каждый женский колледж двумя-тремя сотнями тысяч фунтов. Работа почетного казначея фонда по реорганизации, вашей сестры из Кембриджа, стала бы значительно легче и отпала всякая нужда клянчить деньги, создавать комитеты и продавать клубнику со сливками на ярмарке. Представьте себе, что богатых женщин стало бы ничуть не меньше мужчин. Чего бы вы тогда только ни сделали?! Закрыли бы тотчас свой офис и стали финансировать партию женщин в Палате общин. Основали ежедневную газету, которая будет вести политику гласности, а не тишины. Смогли бы добиться пособий для старых дев — этих жертв патриархальной системы, у которых ничтожный доход и нет полного пансиона. Добились бы равноправия в системе оплаты труда. Обеспечили бы каждой роженице хлороформ^{53} и, возможно, снизили тем самым материнскую смертность с 4 человек на тысячу до нуля вообще. В течение одного только заседания приняли бы те законопроекты, на рассмотрение которых в Палате общин сейчас уходят годы каторжного труда. На первый взгляд кажется, будто нет ничего, что вы бы не смогли сделать, будь у вас капитал, имеющийся в распоряжении ваших братьев. «Почему тогда, — воскликните вы, — не помочь нам сделать первый шаг в этом направлении?» Только профессия позволит заработать деньги, и только с их помощью мы сможем достичь заветных целей. «А зачем тогда торговаться и навязывать свои условия?» — возмутитесь вы. Но все же обратите внимание на письмо мужчины с профессией, который просит нам помочь ему предотвратить войну. Посмотрите на снимки погибших людей и разрушенных зданий, которые испанское правительство присылает нам почти каждую неделю. Именно из-за них необходимо торговаться и обсуждать эти условия.