Три года октября

Уже возвращаясь обратно, я наведался к Нине — их мамке. Я заранее заполнил бланк с результатами вскрытия, в котором указал причину смерти Краснова как отравление неизвестным алкалоидом. Ты не обратил внимания на его заполнения, потому как целый день витаешь в облаках. Поэтому я и не стал тебя оповещать заранее о втором акте, поставленного мной балета. А состоял он в следующем: поймав Нину в коридоре и всучив ей папку в руки, я попросил ее передать Селину лично в руки, потому как сам, якобы, должен был как можно скорее вернуться в морг по срочному делу. Не забыл упомянуть, что внутри отчет о вскрытие тела Краснова и результаты проведенных анализов. Она мгновенно изменилась в лице и попросила меня рассказать подробности. Я заявил, что это тайна, и вообще, дальше это дело полиции, а потому категорически запрещаю ей смотреть содержимое папки и с кем-либо говорить на эту тему. Она, с дрожью в голосе и на каждом слове запинаясь, пообещала молчать и все передать Селину, когда он вернется с симпозиума. Я поблагодарил ее и сделал вид, что ухожу. Сам же, скрылся за ближайшим углом и принялся наблюдать. Нина подошла к стойке, огляделась по сторонам, затем открыла папку, быстро прошлась по ней взглядом, затем вытащила телефон и сделала парочку фотографий. Закончив фотосессию, она быстро набрала чей-то номер. Тогда же, я выскочил из своего укрытия и направился к ней. Увидев меня, она вздрогнула и нажала отбой. Она молчала и, не мигая, глядела на меня, став белой как полотно. Я ждал, что она начнет оправдываться или даже сознаваться, но Нинка решила набрать в рот воды. Тогда я сообщил, что разговаривал с Селиным, и он сказал, что освободиться только поздним вечером и сам заглянет ко мне в морг за отчетом. Поэтому я должен был забрать папку обратно. Нина с неохотой вернула ее мне, после чего я удалился, оставив ее с тревожными мыслями наедине.

И вот я здесь, сижу перед тобой, рассказываю всё как на духу, а ты глядишь на меня без каких-либо эмоций, словно моя бывшая на сеансе гипноза.

— Что я должен сказать? — спросил я, продолжая испытывать апатию.

— Алёксей, что с вами? — Безбородов приподнялся и пощелкал пальцами перед моим лицом. — Очнитесь! Я тут почти час распинаюсь, довожу до твоего сведенья, что Мелентьевы чуть ли не признались в убийстве перед десятком свидетелей, а тебе и сказать-то нечего?

— Это ничего не доказывает, — пожал я плечами, стараясь убавить энтузиазм своего старшего коллеги.

— Этого достаточно, чтоб обратиться к Кузнецову с просьбой о допросе близнецов. Моё присутствие будет обязательным. А так как они несовершеннолетние, потребуется присутствие и их матери. Так мы расколем всю их семейку разом. Поверь, узнав, что их вызывает на допрос участковый и, увидев в кабинете меня, они практически сразу признаются во всем. Да они уже сами сидят как на иголках, понимая, что сболтнули лишнего. На основании их признательных показаний, заведется уголовное дело, подастся запрос в суд на эксгумацию тела и Лихман проведет повторное вскрытие. На этот раз он будет знать, что именно следует искать.

— А потом?

— Потом? Суп с котом! Ну, Алексей, мокрота в бронхах! Их посадят на долгие годы. Душа Краснова упокоится, а мы окончательно примем решение открыть наше частное детективное агентство и будем в шоколаде.

— Вам их не жалко?

— А почему мне должно быть их жалко?! — всё сильнее заводился Безбородов. — Им ведь не жалко было убиенного. Каждый должен отвечать за свои поступки.

— На данный момент у нас есть только подозрение. И я бы хотел остановиться на этом.

— «Ты какой-то странный, Билли». Весь день сам не свой. Не хочешь ничего мне рассказать?

Мне не хотелось. Единственное, что я хотел — это взять долгосрочный отпуск и провести его со своей дочерью. Отправиться на море, побывать в цирке, приготовить попкорн и смотреть вместе с ней мультфильмы.

— Рассказать не хочу. Хочу попросить кое о чем.

— Валяй, — как-то быстро произнес он, а в глазах его уже блестело понимание.

— Давайте забудем обо всем и закончим наше неофициальное расследование на этом.

Безбородов долго не отводил от меня глаз, а морщинки под нижними веками становились все глубже. Я боялся, что он задаст неприятный для меня вопрос и не знал, как на него реагировать. Но он этого не сделал. По его лицу было понятно, что он обо всем догадался. И я был безмерно благодарен за его молчание.

Я развернулся в кресле к нему спиной и приступил снова к бумажной работе. Безбородов поднялся с койки, похлопав меня по плечу.

— Что-то я проголодался. Пойду поем. Когда вернусь, подменю тебя.

— Я не устал.

— Устал-устал. Ты ведь работаешь с раннего утра. Тебе положен по закону отгул.

Он вышел из кабинета, заперев за собой дверь. Я же продолжал заполнять журналы, сильно сжимая стержень ручки. Мысли мои все еще путались в голове, а за окном моросил монотонный дождь.

9