Три года октября

Остап меня ждал на улице с каталкой. Чтобы сработать оперативно, я ему позвонил сразу же, как мы тронулись с кладбища. Пока мы вытаскивали тело и переносили его на каталку, Остап не прекращал тараторить о том, что родственники могли появиться в любую минуту.

— Не волнуйся. Мы быстро поменяем тела, затем я сгоняю обратно и вернусь.

— Зачем? Просто отдайте тело водителю, и он сам его повезёт обратно.

— Необходимо проследить, чтобы он приехал в кротчайшие сроки. У меня есть договоренность с Поповым. И эта договоренность истекает через пятнадцать минут. Если водитель окажется на кладбище позже, тогда он напишет на наше отделение жалобу в Департамент здравоохранения.

— Протосевичи могут вернуться в любой момент, — чуть ли не застонал Остап, вталкивая каталку в грузовой лифт.

— На это уйдет не больше получаса времени. Так что я вернусь раньше них.

— А если нет?

Лифт нас опускал в подвальное помещение.

— Тогда ты их отвлечешь чем-нибудь.

— Опять? У меня бедная фантазия. Такая же бедная, как и семья моей бабки, которую выдали замуж в шестнадцать только для того, чтоб избавиться от лишнего рта.

— Покажи им наш склад с ритуальной атрибутикой. Не забывай, их продажи приносят до двадцати процентов дохода от всей больницы.

— Я им уже предлагал. Они назвали меня плохим человеком, который зарабатывает на людском горе. А я не люблю, когда меня безосновательно в чём-то обвиняют.

Каталка стукнулась о двери прозекторской и тело, наконец, вернулась на положенное место. Переложив на каталку в этот раз настоящего Попова, мы покатили обратно к выходу. И как только мы оказались в коридоре, так тут же столкнулись с теми, о ком вели беседу. Она — пожилая дама в норковой шапке. Он — помоложе, с вязаной шапкой в руках. Оба глядели не на нас, а на покрытое простыней тело. В глазах читался страх.

— Доктор Родионов, это — жена и сын Протосевича, — сообщил мне Остап.

— Господи боже, — прошептала женщина, быстро перекрестившись три раза. — Это он? Наш Валера?

— Нет, — поспешил я ее успокоить, если это вообще было возможно. — Не он.

Женщина зарыдала и уткнулась сыну в грудь. Тот принялся ее успокаивать, затем обратился ко мне:

— Доктор, нам нужно с вами поговорить.

— Обязательно, только сейчас мне нужно срочно отлучиться на полчаса.

— Позвольте мне заняться Поповым, — нашелся с ответом Остапенко и тут же отстранил меня от ручек каталки.

— Мы ведь уже говорили на эту тему!

— Я поеду и за всем прослежу, — настоял Остап. Понимая, что санитар будет непреклонен в своём желании покинуть стены морга, я все же сдался. Напоследок потребовав от него максимальной внимательности и соблюдения временных рамок.

Когда Остап укатил вместе с покойным Поповым, я предложил визитерам зайти в кабинет. Я усадил их на кушетку, сам же усевшись в рабочее кресло и повернувшись к ним лицом, и дал им возможность высказаться.

— Вы ведь делали моему мужу вскрытие? — спросила женщина, запнувшись на последнем слове.

— Нет, — ответил я. — Ни я, ни мой коллега не проводили некропсию.

— А почему, позвольте спросить? — вступил в разговор сын умершего.

Как правило, родственники наших пациентов наоборот предпочитали не проводить вскрытия, на этот раз мне попались представители противоположного лагеря.

— Закон не требует обязательного вскрытия пациентов, которым проводилось гистологическое исследование.

— Я не уверен, что правильно понял вас.

— Проводилось исследования клеток, взятых от образования, сформировавшегося в дыхательных путях вашего отца. Валерий умер от периферического рака легких, который сформировался в малых бронхах.

— Тогда объясните, почему лечащий врач, вначале поставил другой диагноз — вирусная пневмония?

Протосевич-сын склонился вперед и взглянул на меня с прищуром, словно детектив, уличивший преступника — то есть меня — во лжи. Уж не знаю, к чему конкретно клонил мужчина, но теперь мне стало понятно, почему Остап так сильно волновался на их счет. Видимо, данный вопрос они уже поднимали при нём.

— Иногда врачи ставят предварительный диагноз, который подтверждается или же опровергается после проведенного исследования нашим отделением. Такое случается довольно часто.

— Вздор! — воскликнул он. Его крик был явно направлен на то, чтобы вывести меня из психологического равновесия. Да только сегодня я в него и не входил, а потому был максимально спокоен. — У моего отца была пневмония. Его можно было спасти при правильном лечении. Просто лечащий врач не уделял должного внимания ему, и когда отец скончался, решил сменить диагноз на более сложный.

Женщина заплакала навзрыд, прикрыв лицо ладонями. Ее сын настойчиво сверлил меня взглядом. Пальцы его побелели из-за сильного сжатия краев кушетки. Я же продолжал сохранять самообладание, понимая, что в критическом состоянии горя, люди бывают не слишком приветливыми с окружающими. А уж если перед ними находились потенциальные виновники гибели их близких, тогда они и вовсе могли перейти к рукоприкладству.

— Поверьте, данным исследованием занимался я и могу гарантировать верность поставленного диагноза.