Три года октября

Пахомов поравнялся со мной. Он хотел последовать и дальше, но я перегородил ему путь рукой.

— Ванюша, сынок, верни мне, пожалуйста Тимошку, — взмолился Федор Дмитриевич вытянув в мольбе руки вперед.

— Верну, — кивнул Подкорытов, снова шмыгнув носом. — Но вначале я хочу, чтобы кто-то из вас попросил у меня прощения. А желательно — оба.

Я понял, что это всего лишь жестокая игра подростка и наши раскаянья и мольбы не разжалобят его, а наоборот — раззадорят. В отличие от меня, Пахомов был готов на все ради своего питомца. Он с трудом опустился на колени и сплел пальцы перед лицом.

— Прошу тебя, умоляю. Верни мне Тимофея. Я прошу прощения за все свои слова и действия, которые причинили тебе боль. Я делал это не со зла. Умоляю, отпусти Тимофея.

Пахомов зарыдал. И слезы старика разрывали мое сердце на части. Я еще ни разу в своей жизни не был так близок к совершению убийства. Мое лицо пылало от гнева. Я, с трудом сдерживая крик ненависти в груди, произнес сквозь сжатые зубы:

— Подумай хорошенько, прежде чем ты совершишь самую большую ошибку в своей жизни. Если с котом что-то случиться, тогда я сделаю все от себя зависящее, чтобы превратить твою жизнь в кошмар. Год в заключении покажется тебе детским садом.

— Ты не в том положении, чтобы мне угрожать! — закричал тот, срываясь на фальцет. Мои слова его напугали. Но радоваться пока не было причин. На страх люди по-разному реагируют. Кто-то просит прощения и обещает исправиться. А кто-то, словно крыса, зажатая в углу, кидается в атаку. — Я тебя не боюсь! Это ты должен бояться меня! Потому что, я вначале отомщу старику, затем по серьезному займусь тобой. Я еще не начинал даже! Ты пожалеешь, что вообще приехал в наш поселок. Понял ты, трупоед чёртов!

— Ванечка, родненький мой, верни Тимошку, Христом богом молю. — Пахомов продолжал стоять на коленях в снегу. В его возрасте — это было чревато большими осложнениями. Я попытался его взять под локоть и помочь подняться, но он решительно отклонил мою помощь. — Он ведь все, что у меня есть. Смилуйся над стариком. Позволь нам мирно дожить свой век на этой земле. Нам обоим не так много-то и осталось.

Губы Подкарытова вновь растянулись в плотоядной ухмылке. В отличие от меня, Пахомов действовал так, как он себе и представлял, задумывая свой подлый поступок. Кот в мешке, обессилев, перестал вырываться и теперь просто жалобно мяукал, уткнувшись мордочкой в ворсистую ткань.

Я был бессилен, понимая, что ничего не могу сделать в данной ситуации. Любая моя попытка погнаться за ним по мосту или же звонок участковому приведет к одному и тому же финалу.

— Федор Дмитриевич попросил у тебя прощения, — заговорил я. — Он выполнил часть уговора. Выполни и ты свою.

— Я с вами, уродами, еще не закончил. Если бы он пришел один, тогда — возможно — этого было бы достаточно. Но, вас двое, а потому я хочу, чтобы и ты исполнил мои требования. — Юнец упивался своей властью над нами. Наверное, он не был счастливее никогда. Даже в детстве. — Итак, трупоед, что ты можешь мне предложить в обмен на этот мешок с подарком?

Он потряс рукой, и Тимофей вновь оживился и принялся вырываться из заточения.

— Могу отдать тебе все свои деньги, — я потянулся за пазуху, чтобы достать кошелек.

— Хорошее предложение, но этого будет мало. Мой товар куда ценнее.

— Могу хоть сегодня покинуть Старые Вязы. Верни кота, и я тут же отправлюсь домой собирать чемоданы.

— О, это хорошее предложение, — закивал Подкорытов, вновь вытерев нос, на этот раз варежкой. — Подумать только, а я уже перестал верить в деда Мороза, а тут столько подарков мне навалило. А еще говорят, что плохих мальчиков ждет один облом. Как раз наоборот.

Он хохотнул, довольный своим остроумием. Пахомов продолжал плакать и стоять на коленях, беспрерывно глядя на мешок, зависший над водой. Я не отводил глаз от злого мальчишки, при этом думая о том — насколько холодна вода. Ведь мне придется в неё прыгать, случись Подкорытову расслабить пальцы.

— Деньги и отъезд самого ненавистного мне человека — это хорошо. Но мне нужно кое-что еще.

— И чего же ты хочешь?

— Говорят, что у вас есть банки с уродцами. Подари мне одну. И пусть там будет что-то на самом деле мерзкое. Младенец. Мозги. Лёгкие. Глаза, на худой конец.

— Ты — больной ублюдок!

— Эй! — заорал он, ткнув в меня пальцем. — Не зли человека, с которым хочешь поладить! Я не больной! У меня просто пытливый ум. Хочу банку с чем-то подобным. Пусть пацаны снова захотят дружить со мной, в надежде взглянуть на мой трофейный экспонат. Из-за твоих слов я стал изгоем. А банка с зародышем снова превратит меня в крутого!

— Я добуду то, чего ты хочешь, — пообещал я. Мне даже стало немного легче на душе, ведь все три его пожелания были, так или иначе, вполне мне по силам. У Селина банку с экспонатом я не стал бы выпрашивать. А вот в закромах Безбородова наверняка бы нашлось что-то интересное. В тот момент я был готов играть по правилам. У меня оставалась надежда, что выполнив уговор, Подкорытов остепенится и перестанет терроризировать Пахомова, Тимофея, да и всех остальных жителей Старых Вязов.