Три года в аду. Как Светлана Богачева украла мою жизнь

«Не волнуйтесь, сегодня был у нее утром. Она чертов феникс. Собралась, успокоилась. Рассуждает здраво. В общем, нашла как с собой договориться. Умница. Простите за вчерашнюю истерику, я перенервничал очень и боялся за нее.

Тань, я понимаю, что вы от нас устали и вам сложно, и искренне вами восхищаюсь. Простите, но вам же приходится расхлебывать, поэтому позволю себе несколько советов, чтобы вчерашняя ситуация не повторялась.

Во-первых, как понять, что она в бред уходит: она внешне абсолютно нормальная, тест – спросить про события где-то в течение последних двух часов. Они их не помнят.

Как бы ни хотелось, ее патологически острую вину мы с ней до окончания химии не проработаем: это категорически нельзя, она совсем утратит связь с реальностью, корни такого вида бреда именно в том, чтобы уйти от слишком сложной реальности, ее вина – в базе личности, от отца еще. Она винит себя за связь с ним перед матерью, это не рационально, она знает, но дети так это оценивают, тем более в три года. С этим можно работать, но очень травматично, сейчас я ее в психоз затолкаю, и ее уже от онкологии нельзя будет лечить.

Как бы ни хотелось, вообще нельзя ей говорить, что нужно собраться и стараться сильнее, она только об этом и думает, – о том, что плохо справляется. Этим просто обесцениваются усилия, и она глубже себя винит. Она правда не может это контролировать никак, – с тем же успехом можно запрещать людям в депрессии грустить или шизофреникам видеть галлюцинации. Она предельно старается, по идее, должна быть в психозе. Единственное, что реально помогает, – это просто хвалить и чем-то радовать, хоть, не знаю, чаю предложить налить лишний раз, она очень сильно ценит заботу. Спасибо вам за все, огромное!»

Я прочитала это сообщение. И, ничего не почувствовав, снова заснула.

* * *

Это не был фокус. Светлана Богачёва действительно по-настоящему сломала себе палец пополам на моих глазах. Единственное, что она сделала, – предварительно обколола его везде заморозкой. Будучи реаниматологом-анестезиологом, она знала, как провернуть все идеально. Да, потом она мучилась от боли, когда кость собирали в травмпункте, а заморозка спáла. Но в момент перелома она ничего не чувствовала, кроме, наверное, воодушевления от собственного спектакля.

Ее целью было свести меня с ума, и Светлана успешно этого добивалась – отвратительными сценами своих увечий, погромом в ванной, утомительными бесконечными сообщениями от «Глеба» и, наконец, тем, что она явно нарочно лишала меня сна. Градус ужаса нужно было наращивать, и, видимо, боль в пальце на ближайшие недели для нее того стоила.

Минутная слабость

В конце июля я снова вернулась из «1703» очень пьяной. Света была на ночном дежурстве в больнице. У нее отказывали почки, и необходим был частый диализ. Не включая света в квартире, я прямо в обуви прошла на кухню и залпом выпила графин воды.

В нос ударил запах медицинского спирта. Я уже ненавидела этот запах. Кажется, я ненавидела абсолютно все. Я сняла сапожки на высоком каблуке и по очереди швырнула их в стену.

Слезы сами полились из глаз. В груди зашевелился огромный ком. Я чувствовала его там уже давно, но сейчас он словно расширялся внутри, не давая дышать и причиняя ужасную боль.

Я начала бить себя кулаком по грудной клетке со словами: