Три года в аду. Как Светлана Богачева украла мою жизнь

Особняком стоял небольшой шкафчик, который бабушка использовала как столик для компьютера. В нем хранился самиздат. Бабушка, работница Эрмитажа, дружила с великими писателями: Бродским, Довлатовым, Мейлахом, перепечатывала на печатной машинке их произведения и распространяла. А когда я стала взрослой, открыла этот шкаф маленьким железным ключиком и, рассказывая о постоянных переездах с квартиры на квартиру, тревожном ожидании обыска и уничтожении материалов, дала мне прочитать каждый уцелевший листочек, напечатанный грубым машинным текстом на тончайшей, как крыло бабочки, бумаге. У бабушки сохранилось даже напечатанное выступление Михаила Задорнова 1985 года, где он на чем свет стоит ругал советскую власть. На меня как на комика этот материал произвел неизгладимое впечатление.

Но на наших с бабушкой встречах я рассказывала ей обо всем, кроме работы. Бабуля так и не приняла того факта, что я стала комиком. Где это видано? Девочка, выросшая в Эрмитаже, профессорская внучка, стала шутом, выступающим в дешевых кабаках! Поэтому вместо стендапа я рассказывала про Свету и ее горе, и бабушка всегда ей очень сочувствовала.

Я села за кухонный стол, и бабуля поставила передо мной мой любимый чай с чабрецом.

– Бабуль, тут такое дело… – начала я.

– Что случилось? Ты не пугай так, у меня сердце остановится.

– Я должна была съехать от Светы, но не могу. Пришли анализы, она сдавала их перед полетом в Новосибирск. В общем, у нее рак.

Бабушка громко ахнула, и ее лицо потускнело:

– Какой ужас, Таточка! И какая стадия?

– Как я поняла – самая начальная. Будет лечиться. Глеб Коганович, ее психотерапевт, ну, я тебе о нем рассказывала, – написал мне сегодня, мол, бросьте ее, что я не обязана тащить на себе ее жизнь, что всех, у кого рак, – бросают. Ну, я не могу, я же друг ей, понимаешь?

– Конечно не можешь! Боже мой, какое горе. Бедная женщина. Передай ей, что я очень ей сочувствую. Какая она молодец. Ой-ой, как же это все тяжело.

Мы с бабушкой еще поболтали, попили чай, и я начала собираться обратно.

– Таточка, подожди. Это тебе.

Бабушка достала коробочку с кучей монет по десять рублей. Она всегда специально копила их к моему приходу, откладывала со сдач в магазинах и, как я подозреваю, даже обменивая крупные купюры на железные рубли. Это был своеобразный жест заботы с ее стороны, и отказать ей в этом вопросе было невозможно.

Я села за стол, чтобы посчитать каждую монетку.

– С ума сойти, бабуль, целых шестьсот сорок рублей! Ты чего? Ну не надо.

– Видишь, как давно ты не заходила, все копится. Что ты, бери, бери.

– Спасибо тебе огромное, правда, не стоило.

Я ссыпала мелочь себе в карман куртки, поцеловала бабушку и пошла обратно к дому Светы. Прохожие, которые обычно славились петербургским расслабленным темпом ходьбы, как будто назло неслись с удвоенной скоростью, и проливной дождь тоже торопил меня поскорее вернуться в Светин ад. Небо было темно-серого цвета, и величественные здания Невского проспекта грозно нависали надо мной. Каждое лицо у скульптуры атланта, кариатиды или человека мрачно и равнодушно смотрело пустыми глазницами прямо мне в душу.

На Аничковом мосту меня вдруг накрыло. Я поняла, что у меня закончились силы.

Я села на корточки и заплакала. Я почувствовала, как сильно устала за эти месяцы. Как не могла ни разу позволить себе быть слабой, ведь Свете приходится намного хуже.

Я не хотела к ней возвращаться. Не хотела возвращаться к слезам, крикам и постоянному напряжению. И мне становилось еще хуже от осознания, что я все равно вернусь.

Извещение

Свете провели срочную операцию по удалению яичника и назначили химиотерапию. Она нашла себе лучшего онколога в Песочке. Песочка – это огромный онкоцентр в пригороде Петербурга. Онколога звали Елизавета. Света нашла ее через своих знакомых и радовалась, что есть хоть какая-то польза быть врачом.

Деньги на лечение собирала Света. Сначала деньги с проданной квартиры в Новосибирске сразу ушли на все дополнительные анализы и консультации. Света приносила каждый день домой кипу бумаг с результатами анализов. Она даже расстроилась, что обещала эти несколько миллионов мне, а пришлось все потратить. Но я и не собиралась их брать и своими никогда не считала. К тому же я старалась тоже немного помогать Свете финансово. И каждый раз Света вставала в позу и наотрез отказывалась брать мои деньги, лишь иногда позволяя оплатить ей такси или купить что-то небольшое, чтобы ее порадовать.

Мои деньги и деньги моей семьи Светлана Богачёва в итоге возьмет. И возьмет очень много. Но пока она героически отказывалась от помощи. Света умела выжидать.

Больница, в которой Света работала на тот момент, тоже собрала кучу денег ей на лечение. При этом Света умудрялась каждый день в этой больнице работать.

* * *