Три города на севере Африки

В конце ноября начинаются ливни. Наступает холодная сырая осень. Дождь идет, не переставая, несколько часов. Вода сначала узкими ручейками, ручьями, а потом уже единым потоком течет е возвышенной восточной части Гелиополиса на запад. Исчезают такси. Лишь тяжелые «мерседесы» еще перебираются через водовороты. На моих глазах вода подхватила и понесла ярко-желтый «фольксваген», швырнув машину на небольшой островок, где автомобиль оказался отрезанным от остальной улицы. Его владелец вылез наружу, забрался на крышу и невесело поглядывал вокруг. Вскоре мимо «фольксвагена» проплыл черный «рамзес».

Успешно с водой борется только метро. Его вагоны напоминали речные трамвайчики, бороздящие волны. Через открытые окна брызги долетают до пассажиров, бурно обсуждающих вопрос о том, удастся ли им сегодня добраться до центра.

На улице Маргани, по которой едет вагон, образовался настоящий водоворот. И все-таки, несмотря на стихию, мы упорно продвигаемся вперед. Но вот за поворотом — целое озеро. Вагон останавливается. Пассажиры высовываются из окон, но не для того, чтобы выяснить причину остановки (и так все понятно), а чтобы понять, имеет ли смысл ждать, когда вагон снова тронется в путь. Вскоре становится ясно, что ждать напрасно. Вагон постепенно пустеет. Выхожу и я. Мы не успели далеко отъехать, и я благополучно добираюсь до своей квартиры. Весь вечер сижу дома, слушая передачи каирского радио, вещающего помимо арабского также на французском, английском, немецком. Лишь к вечеру отваживаюсь выйти на улицу. Вода несколько спала, но все равно по проезжей части текут обильные ручьи. Жители Гелиополиса прочно засели по своим жилищам. Прохладно и сыро, точь-в-точь как в октябре в Москве.

Добраться до центра Каира почти невозможно. Небо каждую секунду может окатить землю ушатом холодной воды, потоки вот-вот прервут с трудом налаженное движение метро.

Все-таки я рискнул, остановил попутную машину. Владельцы больших, не боящихся луж автомобилей подсаживали пассажиров на каждом углу, и, когда мы добрались до центра, в машину набилось девять человек. Однако в тесноте — не в обиде. Все довольны.

В Каире наступила тишина. Мало пешеходов. Скучают хозяева сувенирных лавочек. В моросящий дождь не хочется покупать ни медных сфинксов, ни разноцветных ковриков. Пусто в кофейнях, грустны лица прохожих. Без солнца Каир выглядит очень однообразным. Нил грязнее обычного — может, из-за цвета воды, в которой отражаются серые облака, а может, из-за ливней, смывших в реку всю грязь с городских улиц.

В день отлета над Каиром сияет яркое осеннее солнце. Высохли лужи. Чистым, умытым предстает перед нами каирский аэропорт. По залу ожидания разгуливают радостные, улыбающиеся люди.

Необычайно любезный таможенник — наверное, на него повлияло разогнавшее тучи солнце — неожиданно спрашивает:

— Как вам понравился Каир, мистер?

— Прекрасный город. Надеюсь вернуться сюда. Таможенник добродушно кивает головой:

— Мумкин, куллю мумкин.

ТИХИЙ ГОРОД БАТНА

Когда приезжаешь в Батну

В конце июля 1974 года я шел по главной в столице Алжира великолепной улице Мурада Дидуша и чуть не плакал. Право, было от чего. Едва попав в этот раскинувшийся на горе «Белый Алжир», я сразу влюбился в его ажурные балкончики, спускающиеся к набережным и вновь карабкающиеся обратно, в его улицы, в соленый, обрызганный морем воздух, впитавший запах бесчисленных закусочных и кофеен, темно-розовые олеандры и колючие с круглыми листьями кактусы. Как-то исподволь внушил я себе мысль о том, что два года командировки пройдут именно в алжирской столице. И вот теперь горькое разочарование: сегодня вечером предстояло отправиться по железной дороге в глубинку страны, в неизвестный мне доселе город Батну[6].

Я едва не опоздал к поезду. Алжир запомнил плохо. Оттого он казался мне еще необыкновеннее, сказочнее.

Раздался короткий пронзительный гудок, и поезд тронулся.

Восемь человек сидели в купе на красных мягких диванах, тесно прижавшись друг к другу. Молчали. Поезд останавливался редко. Из открытого окна потянуло прохладой. Духота исчезла. Хотелось спать. Заснул я со странным ощущением, что еду на поезде по Африке. Посреди ночи всех разбудил звонкий детский крик:

— Кас-крут, кас-крут!!!

Кто-то бежал по коридору, барабаня в запертые двери купе.

Я поднялся и вышел в коридор. Навстречу бросился парнишка лет одиннадцати. В руках он держал корзину, из которой торчал длинный узкий батон, называемый в Алжире на французский лад «багет».

— Кас-крут, мсье, — торговец протянул хлебец.

Батон был разрезан пополам в длину, между половинками виднелись нарезанные крутые яйца, сардины и зеленые оливки. Я протянул два динара, взял кас-крут и с удовольствием откусил. Проглотив кусок, я вспомнил, что с утра ничего не ел.

Мальчишка уже выпрыгнул из вагона, и его голос раздавался у головного вагона. Все было почти как дома, когда ночью где-нибудь на станции Конотоп раздается: «Яблочки! Кому яблочки?»