Три города на севере Африки

Если перебороть отвращение к погоде, не побояться слякоти и ветра, взобраться на гору, ту самую, о которой я уже говорил, то можно увидеть яркое солнце, освещающее склоны гор, окрестные поля. Но это в противоположной от Батны стороне, если же взглянуть на город, то над ним по-прежнему толстая протекающая крыша облаков.

Батна — город насморка. Половина горожан чихает, половина гнусавит. Алжирский диалект становится и вовсе непонятным.

— Салям алейкум.

— Алейкум ас-салям.

Рук при встрече не подают, боясь вынуть из карманов обмерзшие пальцы. Из-под капюшонов торчат носы.

Упали доходы торговцев. Даже в «солидных магазинах». Торговцы скидывали цену редким покупателям. День почти не отличался от вечера. Облака садились даже на верхушку низкой телевизионной башни.

Откуда брался этот злобный ветер? Неужели и впрямь у него хватало сил добираться чуть ли не из Скандинавии? Несчастные акации, добрые хранители прохлады летом, стонали под его порывами. На площади перед муниципалитетом хлопала широкими листьями полумертвая пальма. По городу проходил тощий верблюд: зачем пришел он сюда из Сахары? На какую погибель гнали его продрогшие, завернутые в красные покрывала кочевники? Дети бежали за верблюдом с восторженным криком: джемаль! джемаль! (верблюд!).

В небольшом фонтане в сквере, куда летом приходили отдохнуть с детьми молодые папаши и мамаши, пропали золотые рыбки. С мая по октябрь скользили они вдоль стенок каменного водоема, словно подводный караван, а теперь исчезли. Быть может, их выловили голодные, невесть откуда появившиеся осенью бездомные кошки? Или они ушли на дно, надеясь, что там, в глубине, немного теплее, чем на поверхности?

А 1 января 1976 года, когда, проснувшись после новогоднего праздника, мы вышли на улицу, над нами сняло теплое улыбчивое солнце, на небе не было ни единого облачка. Это было настоящее чудо. Весь декабрь лил дождь, стонал ветер. В январе зима взяла отпуск. Батна отдыхала от долгой непогоды. С недоверием посматривали на голубое небо горожане. Они не верили солнцу и не сняли свои бурнусы. Просияв весь день, солнце преспокойно укатило за горизонт.

На следующий день оно опять появилось, подсушило листья. И вновь был удивительно прозрачный воздух. Легко дышалось. Но в душе жила тревога: наверное, все это ненадолго. Предчувствия оправдались. Прошло несколько дней, и на Батну вновь надвинулась серая зимняя мгла.

Тихая Батна

Осень и зима 1975/76 года в Алжире были полны политических тревог. Обострились отношения- с Марокко в связи с проблемой Западной Сахары. Алжирское правительство поддерживало идею создания независимого сахарского государства и организацию, борющуюся за реализацию этой идеи, — Полисарио. (В 1976 году она провозгласила Сахарскую Арабскую Демократическую республику). Марокко вело и продолжает вести против Полисарио войну. В январе — феврале 1976 года произошло несколько вооруженных столкновений между Полисарио и марокканской армией, крупнейшее из которых — битва под Амгалой. Примерно в это же время во многих алжирских городах прошли демонстрации в поддержку Полисарио. Состоялась такая демонстрация и в Батне. Несколько сот человек, в основном молодежь, прошли по улице Бискры, скандируя лозунги, ударяя в маленькие глиняные барабаны. Они стучали по машинам, хлопали в ладоши.

Некоторое время страна жила в беспокойстве. Ожидали новых стычек, происходивших неподалеку от алжирской границы. Потихоньку страсти улеглись, но сахарский вопрос окончательно не разрешен и сегодня.

В тихой Батне такая демонстрация — целое событие. Вообще отношение к политике в маленьком городе весьма своеобразное. Под покровом провинциального благодушия и мелких повседневных забот трудно различить сложные, зачастую медленно и противоречиво развивающиеся политические и социальные процессы в недрах алжирского общества, частью которого являются и батнинцы. Кажется, они сами удивлены тем, что их город может принимать какое бы то ни было участие в политике.

— Ничего здесь никогда не происходило и не происходит, — убеждал меня как-то раз в кофейне старик, проживший в Батне почти всю свою семидесятилетнюю жизнь.

— А революция? — не удержался я. — Ведь она началась в Батне.

— Революция, — старик улыбнулся. — Революция все перевернула. Поначалу странно казалось. Французы — сила, власть, армия! А мы что… В общем, их боялись и уважали. Некоторые даже любили. Знаешь, как собака хозяина: хоть и плохой хозяин, а кормит. Не все тогда поддержали восстание. Одни боялись, другие в успех не верили. В Батне после тех первых выстрелов вскоре опять наступило затишье. А потом, бог ты мой, как все раскачалось. Странно, но нас стали бояться. Батна уж на что тихий город, айв ней неспокойно было.

Старик говорил не спеша, внимательно следя за выражением моего лица. Он знал, что я из Советского Союза, знал, что наша страна поддержала алжирскую революцию, но в глубине души он всегда помнил, что разговаривал не с мусульманином, а с иноверцем.