Три грации на обочине

Спорить с ней было некогда, тут ситуацию надо разрулить, ведь подонки настроены агрессивно и не собирались отступать. Точнее, отдышавшись, они стали подступать к ним – медленно, вальяжно (особенно длинномордый), чувствуя свое превосходство по всем статьям. А сила-то на их стороне, куда там тощему Ласкину справиться с откормленными жлобами!

– Настька, пошла прочь! – бросил он через плечо.

– Не уйду, не уйду, – упрямо заявила та, а сама дрожала, как лист на осенней ветке от ветра.

– Беги, дура, на помощь позови! – процедил сквозь зубы он.

– Пока буду бегать за помощью, они убьют тебя. Нет!

Упрямства ей не занимать, характером вся в мамашу, так ведь родня. Однако на спор времени больше не осталось, поскольку ублюдки подошли слишком близко, Ласкину пришлось отступать. Настя отступала вместе с ним, держась за его куртку и выглядывая из-за плеча отчима, а тот все еще мирным, но и напряженным тоном, попытался свести ситуацию к нулю:

– Мужики, пошутили, и будет. Идите своей дорогой, а мы…

– Ты и пойдешь своей дорогой, – промурлыкал чернявый и длинномордый, сладко улыбаясь.

– Девку оставь, а сам дуй на всех копытах, пока хребет тебе не сломали, – вступил в диалог второй. – Мы что, зря скакунами тут прыгали? Пошел отсюда, чмо недобитое!

На пару секунд Ласкин замер – нет, для него вопрос не стоял: бежать ему или остаться, он держал в руках кусок арматуры и думал, как будет защищаться, хватит ли у него сил. Пацаны серьезные, не отступятся, значит, быть битве. А жить хотелось… м-да, очень сильно хотелось жить. Неважно, что жизнь не удалась, хреново бывало не раз, она все равно любима и дорога хоть пьянице, хоть трезвеннику и праведнику.

Но Ласкин видел еще одну картинку: девушку в малиновом свечении, которую обнаружил на пустыре. На ее месте он представил Настю, а себя рядышком со свернутой шеей, и тогда со дна его сонной души, забывшей, что она обязана поддерживать хозяина, поднялась волна лютой ненависти. Настю им? Себя за просто так, потому что две мрази сильнее? Ну да! И Вова Ласкин поднял железный прут, держа его обеими руками перед собой, чтобы ублюдки хорошо рассмотрели и поняли: он не намерен сдаваться.

– А ну, стоять, выродки! – грозно зарычал простой мужик Ласкин. – Думаете, я оставлю свою дочь вам и пойду спать? А это видели?

И сделал жест, понятный даже детям: показал кукиш, отбив у локтевого сгиба второй рукой, в которой сжимал арматуру.

– Гляди-ка… – хихикнул длинномордый. – Тушканчик думает, будто он тигр. Жить надоело, алкота? Так мы быстро удовлетворим желание сдохнуть.

Ласкин приготовился к смерти, потому наполнился покоем и его голос стал уверенным, но негромким, одновременно он вычислял, как убить хотя бы одного:

– Слышь, ты! Я хоть и алкота, но до того, как меня пришьете, одного из вас проткну вот этим. Видишь арматуру? Я смогу. Руки у меня сильные, я всю жизнь пахал этими руками. А повезет – второму в глотку зубами… И сжимать их буду, пока не подохну, отдирать зубы будете вместе с мясом, если кто-то из вас выживет. Мне умирать не страшно, я свое пожил, но одна радость сейчас сердце греет: и вас утащу, повезет – обоих. А что? Подыхать, так с багажом, чтоб не скучно было там! Ну?.. Кто первый, сучьи выродки, хочет сдохнуть? Подходи!

В то же время Настя, переминаясь с ноги на ногу, наступила на булыжник, живо нагнулась, подняла его и показала парням, закричав как можно громче, надеясь, что ее услышат жители:

– А я помогу! Хоть одному, но башку проломлю, мозги так и вылетят! Подходите, уроды, подходите!

Сплюнув в сторону, амбал процедил:

– Я это чмо одной левой… Надоел.

И хотел двинуть к отцу с дочкой, ситуацию переломил длинномордый, взяв приятеля за руку выше локтя:

– Да хрен с ними, а то и правда заденет нечаянно, а лом не стерилизован. Не будем мараться… пока не будем, пока! Но ты, алкаш, – обратился к Ласкину, – больше не попадайся мне на пути, я не всегда добрый.

Как по команде, оба попятились к пустырю, а Ласкин с Настей продолжали стоять готовые к обороне, все еще опасаясь, что отступление лишь хитрый маневр. Но они ушли! Однако перед тем как растаять в темноте, чернявый с застывшей улыбочкой на роже поднял указательный палец – то ли угрожал, то ли предупреждал, то ли измывался… Ласкин так и не понял. Постояв некоторое время, глядя в черную пустоту, он взял Настю за руку и увлек за собой к поселку. Сначала шли молча, потом он спросил, будто это сейчас очень важно:

– Туфли где и пальто?

– На пустыре, – произнесла она хриплым голосом. – Туфли скинула, а то как бы я убегала? И пальто тоже. За воротник кто-то из них ухватил, я пальто и скинула… Мамка меня съест, все новое, недавно купленное…

– Хм, пальто, туфли… это ерунда, Настюха. Тряпки купить можно, а жизнь одноразовая, второй не купишь.

– Па, а если завтра поискать? Только я одна боюсь.

– Поищем. С утреца поищем, когда в город поедем.