Три Ярославны

Бела в ответ повёл плечом: что, мол, делать. Левента с улыбкой кивнул согласно. Ярл, поняв, что женщина имеет какое-то право так говорить, вернулся на своё место.

Кони Андрея и той, которую он назвал Агнеш, шли рядом, пятеро всадников следовали неотступно, но на расстоянии от них.

   — Не думал тебя увидеть, — сказал Андрей. — Двенадцать лет прошло.

   — Тринадцать. С того дня, когда псы Петера искали тебя, чтобы убить, а я могла только плакать и молиться за тебя.

   — Зато теперь, вижу, ты никого не боишься.

   — Никого, — согласилась Агнеш, открыто его разглядывая.

Он тоже разглядывал её, дивясь резким, уверенным её движениям и крепкой мужской посадке в седле.

   — Что за платье на тебе? Уж не стала ли ты воином?

   — С твоим отъездом я перестала быть женщиной. Какое же платье мне носить, как не мужское? — ответила она. Но, видя, как речь её смутила Андрея, переменила разговор: — Я поклонилась королю, могу я поклониться своей королеве?

Андрей кивнул, дал знак, и воины, расступившись, пропустили их к королевской повозке.

В полутьме под полотняной крышей белело лицо проснувшейся Анастасии. Откинув лисьи меха, она заспанно и удивлённо глядела на мужа и подъехавшую с ним женщину в мужском платье.

   — Мир тебе, королева, на нашей земле. — Агнеш приветствовала Анастасию поклоном. — Теперь вижу — это правда, что ты прекраснейшая из женщин.

Анастасия ответила незнакомке благосклонным кивком, но в её глазах росла тревога, она беспокойно перевела их на мужа, и Агнеш заметила это.

   — И ничего не бойся, — прибавила она. — Родишь мальчика здоровым и крепким в день, когда выпадет первый снег.

Агнеш развернула коня, резко его вздыбив, и с криком «Гайда!» поскакала прочь, и всадники — за ней, и фигуры их быстро уменьшались на дороге, ведущей к лесу.

Андрей глядел им вслед, пока всадники не пропали в сени деревьев. Епископ Кальман и воевода тем временем вновь оказались рядом с королём.

   — Если бы ваше величество не были так милостивы с этой женщиной, — сказал епископ, — мои люди схватили бы её, не дожидаясь приказа.

   — За что?

   — Босоркань она, ведьма, — недобро отозвался Антал. — Колдует, лечит заговорами, по ночам, говорят, обращается в мышь. И конь её, я слышал, может ходить по облакам. Не сглазила бы королеву...

   — Если бы только ведьма, — вздохнул епископ. — Она из тех, кто водит дружбу с богомерзким разбойником Ватой. Но может быть, всё к лучшему, — прибавил епископ, поразмыслив и не желая далее огорчать короля. — Ты обошёлся с ней великодушно — это позволит нам без приключений добраться до Эстергома.

Ту страшную ночь, тринадцать лет назад, Андрей помнил хорошо, как и события, что ей предшествовали. За год до этого погиб сын Стефана Святого Имре, растерзанный на гоньбе вепрем. Право наследования должно было перейти к племяннику Стефана Вазулу, отцу Андрея. Но из Италии неожиданно явился другой племянник короля, Петер, сын его сестры и венецианского дожа Орсеоло, человек, ненавидящий всё венгерское, кроме лакомого трона. Искушённый в интригах, он убедил престарелого короля в заговоре, и Вазу и был ослеплён, а на сыновей его началась настоящая охота. Рыцари германского короля Генриха III, которых Петер привёл с собой, как гончие псы рыскали по всей Венгрии в погоне за наградой, обещанной за головы Андрея, Левенты и Белы. Но Бела сумел бежать в Польшу. Левента же и Андрей укрылись в Вишеграде, где ишпаном был верный друг их отца Габор.

Вот тогда, когда у дома Габора появились разъярённые германцы и факелы осветили ночной двор, тогда в своей светёлке и молилась за Андрея семнадцатилетняя дочь ишпана Агнеш...

Молитва ли её спасла тогда братьев или случай и добрые кони, но им удалось уйти, а мечи рыцарей обрушились на голову старого Габора. Потом был год скитаний: волынский князь Игорь Ярославич не принял беглецов, опасаясь Петера и его зловещего сюзерена Генриха III; братья искали прибежища у польского короля, у половецкого хана, пока их дружески не принял и не обласкал великий князь Ярослав Мудрый. Андрей особенно полюбился князю своей добротой, миролюбием и склонностью к книжному учению. И противу своих правил, не в пример норвежцу Харальду, князь отдал за изгнанника свою дочь, тихую и кроткую голубицу Анастасию...

Из тумана воспоминаний Андрея вывел голос Левенты. Брат ехал рядом с ним по лесной тропе, отводя рукою набегающие ветви.

— А я её сразу узнал, ещё издалека, — говорил Левента. — Статна, как и прежде, горда. И всё такая же красивая. Хоть много ей пришлось перенести: говорят, рыцари тогда обесчестили её рядом с трупом отца и три года она была немой от позора.

   — Кто же её вылечил?..

   — Говорят, знахари и колдуны, которых здесь пруд пруди. А признайся, — испытующе поглядел Левента на брата, — ёкнуло ведь твоё сердце? Ты крепко её любил.

   — Любил, — Андрей задумчиво кивнул. — Давно это было.

   — Я помню, какие ты ей любовные грамотки писал. А я их носил к ней, хотя она не умела читать и не знала латыни. — Левента засмеялся. — Зато я их читал тайно, могу теперь признаться. И готов был подписаться под каждым твоим словом!