Три Ярославны

Все собрались на опушке, и Даниил стоял, связанный, на коленях, и перед ним торопливо возносил молитву Роже, и Злат, сам не свой, нетвёрдыми руками проверял, надёжно ли укреплена рукоять меча.

   — Амен, — заключил Роже, вставая, и сделал Злату знак. Злат шагнул к Даниилу.

   — Не гневись, Ярославна, — вдруг сказал он, отводя глаза. — Не слушается рука.

Шалиньяк с досадой огляделся.

   — Жак, — позвал он франкского воина. — Сделай своё дело.

Позёвывая, Жак подошёл к Даниилу и обнажил меч. Он дугой сверкнул в воздухе.

   — Нет!.. — закричала Анна, закрыв лицо руками.

И бросилась бежать прочь, не различая дороги, через ручей, по высоким влажным травам, обдирая платье и тело об колючие кустарники. Но всё медленнее становился её бег, и наконец Анна остановилась. Тишина была вокруг... Анна повернулась и пошла обратно, ступая медлительно, неторопливо, и вернулась к опушке.

Там уже не было Даниила, воин старательно вытирал меч о траву, Бенедиктус тянул вино из фляжки, остальные смотрели на Анну.

   — Приказывай, моя королева, — сказал Шалиньяк.

   — Запрягайте коней, — молвила Анна, и каменным было её лицо. — Солнце уже высоко.

10 Седмица 8 по Пятидесятнице. Заговенье на Успенский пост

ни ехали день, другой, много дней. Миновали убогие сёла с хижинами, крытыми косматой соломой, с кучами навоза у плетней, мрачные замки баронов, лепящиеся на неуютных вершинах скал, придорожные трактиры и церкви — и всюду в мире был единый распорядок: властители правили, священники молились, а крестьяне трудились на полях, ибо уже наступило время жатвы.

Местности становились всё населённее, дороги — всё многолюднее. В один из дней путникам повстречалось странное шествие.

Впереди конные воины гнали пиками баранов и коров. За скотом, тоже под охраной, брели длинной вереницей люди с бедным скарбом: горшками, узлами, серпами и мотыгами. Женщины несли на руках детей. Люди шли понуро, с выражением безнадёжной покорности судьбе, а вокруг них с лаем носились свирепые сторожевые псы.

Анна со спутниками вынуждены были посторониться и с обочины глядеть на процессию. Свернул даже Шалиньяк, который первое время пытался упрямо пробиваться сквозь баранье стадо. Замыкали колонну ковыляющие старики и старухи, их подталкивала копьями стража. Седой старик, хромой, заросший многодневной щетиной, увидев бочку на телеге, обратился к Янке пересохшим голосом:

   — Добрая госпожа, дай глоток воды!.. Иначе умру от жажды.

Янка протянула ему ковшик, и старик жадно задвигал кадыком. Ромуальд, лежащий на телеге, приподнял голову и всматривался в его лицо.

   — Гунтер?.. — неуверенно окликнул он. — Это ты, Гунтер?..

Старик с трудом оторвался от кружки и сощурил подслеповатые глаза.

   — Господи!.. — произнёс он изумлённо. — А мы считали, что вы в лучшем мире!

   — Что это значит, Гунтер? — показал Ромуальд на шествие. — Куда вас ведут?

   — Ах, господин, — отвечал старик, — почему вы не вернулись неделей раньше? Одни беды преследовали нас все эти дни. Вначале красная комета появилась в небе... потом могильщики вырыли из земли на кладбище каменную женщину, нагую... А вчера чёрный рыцарь явился в поместье, сказал, что вы умерли, разорил замок, нас забрал и скот, по праву старшего брата... а куда нас ведут, мы не знаем. Ах, где же вы пропадали, господин!..

Только теперь путники обратили внимание на чёрный дым, столбом стоящий далеко у горизонта.

   — Гунтер!.. — Ромуальд приподнялся в крайнем волнении. — А Готелинда? Помнишь ли ты белокурую госпожу, дочь барона Хагенштауфера?

   — А, — сказал старик. — Помню. Отец устроил ей хорошую свадьбу, бесплатно угощали пивом бедняков...

   — Когда?

   — Да уж с полгода... Её муж — храбрый рыцарь. Уши у него заросли волосами, как у волка.

   — О Боже! — воскликнул Ромуальд и без памяти упал обратно на солому. В это время стражник подъехал к телеге, копьё кольнуло старика в плечо, кружка упала на дорогу. Злат потянулся к мечу, но Анна коснулась его руки.

   — Молчи, Злат, и молись, чтобы нас не узнали...

Злат задвинул меч в ножны. Старик, припрыгивая на одной ноге, изо всех сил нагонял под конвоем стражника хвост шествия. Чёрный дым расползался над горизонтом.

Они стояли на пепелище. Обгоревшие трубы да горы битого камня — это было всё, что осталось от замка Ромуальда. Стучал топор — Злат доделывал из уцелевших брёвен подобие хижины. Ромуальд отрешённо сидел возле неё.

   — Поистине печальный рыцарь, — молвил Бенедиктус и украдкой вытер слезу.

Анна тоже глядела на рыцаря с жалостью.

   — Ромуальд, — сказала она, — при франкском дворе ты будешь принят с почётом, вот тебе моё слово. Поедем с нами.

   — Милость твоя безгранична, благородная принцесса, — ответил Ромуальд, поклонившись. — Но здесь моя земля, и я слышу, как склепы предков взывают к отмщению. Мне не будет покоя на этом свете, пока я кровью чёрного рыцаря не смою позор с нашего рода.

   — Позови меня, — сказал Шалиньяк, взбираясь на коня, — я охотно приеду к тебе на помощь.

   — И я приеду, — сказал Злат. — Прощай, Ромуальд. И не печалься. Печаль беде не помощник.