Три Ярославны

Аланская принцесса, огорчённая остановкой шествия, скучала, слушая неинтересный ей разговор. Император вновь ласково тронул её руку и произнёс весело:

   — Тем лучше для твоего ведомства, Лихуд: оно сэкономит на пенсии!

По мановению императорского жеста парад ожил, тагмы продолжили движение, и снова затрубили трубы.

   — Осмелюсь доложить, благочестивый василевс, — сказал Лихуд, дождавшись паузы в трубных гласах, — что, хоть план Халцедония и остался незавершённым, намеченное им благословило само небо. От нашего агента в Германии нам стало известно: посольство франков лишилось всех даров русского архонта и в настоящее время вместе с княжной затерялось где-то в саксонских землях.

   — И франкский король не дождётся желаемого? — спросил император.

   — Я уверен. — Логофет твёрдо кивнул. — Ведь простой камень дорог лишь в драгоценной оправе.

Император помолчал, оттеняя значительность услышанного.

   — Мы непременно поручим Михаилу Пселлу написать панегирик этому герою, — промолвил он. — А на деньги, предназначенные для пенсии, пусть воздвигнут мраморный бюст Халцедония. И установят в Пантеоне славных, — простёр император руку, — здесь, на Ипподроме!

12 В день апостола Андрея Первозванного, по утрени

ремя утрени путники встретили в копне сена.

Шалиньяк, Бенедиктус и Злат спали, тесно прижавшись друг к другу и согревая теплом своих тел Анну. Роже первым открыл глаза, словно кто-то толкнул его во сне. Беспокойно огляделся и вскочил:

   — О Боже!..

Все проснулись. Роже, лишившийся дара речи, указывал трясущимся пальцем туда, где ещё вечером стояла телега с последним оставшимся скарбом. Телеги не было. Видны были четыре вмятины от её колёс, от них шла колея и скрывалась в траве. Как гончий пёс, Роже побежал по следу, но остановился, потеряв его.

Шалиньяк огляделся. Не было и воинов. Один механический человек, порядком распотрошённый, валялся на земле.

   — Жак!.. — наливаясь багровым цветом, прорычал Шалиньяк. — Низкие, подлые собаки! Жалкие рабы!..

   — Думаю, — прикладываясь к фляжке, отозвался Бенедиктус, — что рабы стали много богаче своих господ.

   — Догоним. — Злат искал в сене меч. — Не могли они уйти далеко...

   — Не догонишь, Злат, — сказал Бенедиктус. — Если учесть, что они увели и коней.

На коновязи болтались обрывки верёвок.

   — Что ж, пусть так, — поднялся на ноги Бенедиктус и отбросил опустевшую фляжку. — Зато теперь чаша испита сполна.

Всё, что осталось от пышного некогда посольства, двигалось в молчании. Прохожий или проезжий могли бы принять наших путешественников за бедных переселенцев, каких много было в те годы на дорогах неспокойной Европы.

Анна шла впереди, укутанная тёмным шерстяным плащом. Остальные тянулись следом. Шалиньяк и Злат тащили на плечах механического человека, густо покрытого грязью и дорожной пылью.

Где-то далеко позади, отстав от всех, ковылял Роже, и в поникшей фигуре его были отчаяние, отрешённость и безнадёжность.

Осень была всё заметнее, на холмах, пригретых последним солнцем, золотились и алели виноградники. Дорога петляла среди кустарников, из рощи вдруг выводила к полям, раздваивалась, сливалась с другими дорогами. Путники держались глубоко наезженной колеи.

Механический человек оттягивал плечи, Злат и Шалиньяк обливались потом, но держались, по возможности, бодро.

Дорога привела на вершину холма, и здесь путники остановились. Злат и Шалиньяк, отдуваясь, бросили куклу на землю. «Прозит!» — неожиданно проскрипело в механической утробе.

Анна улыбнулась.

С вершины виднелись бесконечные просторы Иль-де-Франс. Изрезанные межами поля, цепочки красных тополей, далёкие церковные шпили освобождались от утреннего тумана.

   — А ведь уже пахнет Францией! — сказал Бенедиктус. — Разрази меня тысяча громов, я чую запах молодого вина! Сейчас как раз время давить лозу... Надо признать, что единственное, чем бесспорно богат наш король, это добрым вином!

Но Анна не слышала, она вглядывалась вдаль, где среди холмов, покрытых золотистыми виноградниками, вилась дорога, и по дороге скакали сто человек всадников, и впереди них — ещё один, в золотом, развевающемся, как крылья, плаще.

Шалиньяк тоже вгляделся:

   — Клянусь небом, я узнаю плащ короля! Это король! — и он радостно подбросил вверх свою мятую шляпу с пером.

   — Если это король, — скорбно молвил подошедший Роже, — то что я ему скажу? Что?!.

   — Не печальтесь, ваша святость, — отозвался Злат. — Вы скажете ему, что королева приехала.

Гордо вскинув голову, Анна ждала на вершине холма приближающихся всадников.