Три килограмма конфет

Особо не задумываясь, я по инерции начала останавливаться так резко, как только могла, испуганно оборачиваясь назад, на поиски источника раздавшегося звука. Кажется, Иванов решил поступить точно так же, вот только расстояние между нами начинало сокращаться, а его скорость всё ещё была слишком высокой, чтобы успеть затормозить. Боковым зрением я видела, как он становится ближе, опасно ближе, катастрофически близко, пока не начал неестественно заваливаться вбок, стремясь избежать уже неминуемого столкновения, и отточенным профессиональным движением не сбил меня с ног.

Я свалилась на землю через несколько мгновений после него и проехалась по влажной и ледяной траве. Колени, прикрытые только тончайшими капроновыми колготками, тут же засаднило от боли, как и левую ладонь, выставленную вперёд во время падения и при столкновении с землёй принявшую первый удар на себя. Мне оставалось только радоваться, что удалось сохранить в целости лицо, хотя мой разбитый нос наверняка бы доставил сопернику огромное удовольствие.

Но вместо того чтобы попытаться подняться, я перекатилась на спину и уставилась взглядом в ночное небо, как назло без единой попадающей в поле зрения звезды и с нелепо обрубленной сбоку луной, только портящей всю возможную красоту этого странного момента. Было больно. Даже за несколько секунд, проведённых на промерзшей земле, меня успела пробить дрожь от холода, а затылок, по-видимому, угодивший в маленькую лужицу на траве, и вовсе мгновенно онемел, но вставать категорически не хотелось. Слишком приятно оказалось просто сделать какую-нибудь несусветную глупость, нарушить несколько школьных правил, ввязаться в спор с ненавистным человеком, а потом лежать и вглядываться в дымчато-синюю мглу перед глазами, иметь возможность впервые за два года вдохнуть свежий воздух полной грудью, не чувствуя на себе неподъёмной тяжести чужой могильной плиты.

«Не слушай ты никого, Полька-долька! Учись получать кайф от простых вещей» — как-то подначивал меня Костя, почти угрозами и лёгким шантажом обучая лазить на деревья, хотя мы оба знали, что вечером мама устроит мне взбучку за очередные порванные джинсы и поведение, не делающее девочке чести. Меня постоянно рвали на части, с одной стороны пытаясь слепить «самую крутую сестру», а с другой — «самую примерную дочь», не выключая свой эгоизм даже когда я изо всех сил сопротивлялась обоим. Спустя много лет я могла бы с грустью сказать, что в том противостоянии победу всё равно одержала мама, подтолкнув к той манере поведения, которую всегда считала единственно приемлемой и правильной.

Но точно не в этот раз.

— Эй, ты в порядке? — испуганно спросил Иванов, приподнимаясь на локтях и пытаясь заглянуть мне в лицо, наверняка выражавшее сейчас весь спектр раздирающих изнутри противоречивых эмоций. Я даже не могла понять, попали ли на щёки капли влаги с травы, или это действительно мои слёзы?

— О да. Как никогда в гармонии с собой, — ехидно отозвалась я и шлёпнула рукой по газону, подняв вверх брызги подло притаившейся между травинок грязи. Он тоже откинулся спиной обратно на траву, и мы синхронно рассмеялись, оказавшись не в состоянии остановиться даже в тот момент, когда чавкающие звуки шагов послышались совсем близко от нас. Внезапное падение сбило с толку, заставив совсем позабыть о том, по какой причине оно произошло.

Я видела, как рядом появилась высокая и широкая фигура, явно принадлежащая мужчине, а потом, стоило ему попасть под свет одного из фонарей, узнала Евгения Валерьевича. Ну конечно, ведь он был одним из дежуривших сегодня учителей, и вряд ли у кого-то ещё с собой мог оказаться свисток.

— Романова? — с искренним удивлением воскликнул физрук, подойдя почти вплотную и заглянув мне в лицо, а потом, переведя взгляд на лежащего по соседству, с явно прозвучавшей издёвкой констатировал факт: — Иванов. Долго вы тут лежать собираетесь?

Всё ещё смеясь, Максим очень резво подскочил (я даже позавидовала, не обладая такой сноровкой в абсолютно трезвом состоянии), а потом так же резко и ловко схватил за плечи и поднял меня, в буквальном смысле поставив на ноги. Мне бы хотелось выразить ему свою благодарность, но с губ сорвался только громкий и писклявый смешок.

— Так, и что вы здесь делаете? — грозно нахмурив брови и уперев руки в бока, пугающе серьёзно спросил Евгений Валерьевич. Не знаю, как Иванову, а мне даже на несколько мгновений стало не по себе, и сквозь пелену удовольствия от не до конца сошедшего драйва начинало явственно проступать ощущение тревоги.

— У нас возник спор касаемо спортивных возможностей, который необходимо было срочно разрешить, Евгений Валерьевич! — уверенно заявил Максим, улыбаясь так широко, что на щеках снова появились ямочки. Всегда их терпеть не могла, считала самым банальным из всех существующих показателей внешней смазливости. Но ему, честное слово, они очень шли. Вот только мысли об этом мне не особенно нравились.