Три комиссара детской литературы

Так перекрывали намертво все вести из вверенного им региона сибирские губернаторы — князь Гагарин при Петре Первом и отец будущего декабриста Пестеля при Алекесандре Первом. Знали, что рыло в пуху, что похвалы за своё правление не дождутся, вот и шли на риск. Начальник лагеря пока что всего лишь мелкий бес, но из той же породы, а потому занимается перлюстрацией постоянно, вот и перехватил опасный для него бит информации. И не постеснялся собрать весь лагерь на специальную общую линейку, посвящённую угрозам в адрес автора письма и иже с ним, не постеснялся разнагишиться морально перед несколькими сотнями детей в красных галстуках, тем самым прививая им убеждение, что именно такова норма поведения власть имущего. И Серёжа сказал, что это подлость — на всю линейку разнеслись эти слова, и никто ни словом, ни делом его не поддержал. Кстати, и встретившийся Серёже газетчик, когда мальчик спросил его, можно ли читать без спроса чужие письма, именно это слово — подлость — произнёс. И отец Серёжи после смерти матери сжигает не читая оставшиеся письма к ней от того человека, которому она предпочла Серёжиного отца, но с которым продолжала переписываться (отличные в этой семье были нормы отношений между родителями и отличный сын вырос в этой семье!), причём объясняет маленькому ещё Серёже, почему это нехорошо — чужие письма без спроса читать. И вообще в советской литературе и прессе иных взглядов на перлюстрацию и подслушивание не было никогда, а в детективах, где сыщики хотят получить такое право, чтобы иметь доказательства вины преступника, им приходится всякий раз просить санкцию прокурора, стража советской законности, и не всегда они её получают. Так что мальчик ничего антисоветского не сказал. Но тут же на линейке он услышал: «Хулиган, как ты смеешь! Раз тебе наши порядки не нравятся, убирайся из лагеря!»

«Наши» — это «советские», что ли? Лагерь-то числится советским. Но ведь уже несколько десятилетий прошло, как именно в адрес наших людей стали звучать слова «не наш это человек», после чего такому «не нашему» приходилось предельно худо. Начальник — продукт тех невесёлых времён, явно желающий их продолжить, хотя пока что в большие чины не вылез, но — рвётся, старается, ибо иначе просто не может, таким уж вырос, такого только могила исправит…

Серёже бы испугаться, что не дадут каши для еды и постели для спанья, что напишут папе, признать бы ошибки, сказать, что больше не будет… Это же в порядке вещей, немало ребят и сейчас, не успев даже понять, зачем начальство остановило на них взор, на всякий случай заявляют, что больше не будут. Есть такие и у Крапивина — это «брат, которому семь» из одноимённой повести и Динька-наездник из повести «Трое с площади карронад», отличные, кстати, ребятишки, но уже обученные уму-разуму в стране, пережившей упомянутые десятилетия… А вот Серёжа взял, да и ушёл из лагеря, благо — вещи под рукой оказались. Один на весь лагерь такой оказался…

И тогда в погоню был послан физрук. Эта личность тоже заслуживает внимания. В разговоре с Серёжей он сперва прикинулся, что ничего такого и не было, потом — что он толком не знает, кто в данном конфликте виноват, а потом оказалось, что он всё знает, что перехваченное письмо у него с собой и что он не остановится перед применением силы против мальчишки-шестиклассника. И лишь оскаленные зубы сдружившегося с Серёжей бездомного пса заставляют сего потенциального полицая ретироваться. Я не случайно употребляю термин «полицай». Если Всеволод Кочетов, бывший до написания романа «Чего же ты хочешь?» пропагандистом советского образа мыслей, делил в те годы людей на тех, с кем он пошёл бы в разведку и с кем не пошёл бы, то я среди последних привык выделять тех, кто при соответствующих обстоятельствах пошёл бы в полицаи, в гестаповские агенты, в подручные унтеру Фенбонгу из фадеевской «Молодой гвардии» или в зондеркоманды. Их не так уж мало в нашей жизни — встречал неоднократно. Они и в данном лагере есть, вполне подстать физруку, хотя и помладше годами. Это, так сказать, любовно выращиваемая начальником лагеря смена — Гутя, Пудра, Витька и кандидат в таковые — Женька Скатов. Правда, этот на случае с Серёжей разобрался, в какую компанию попал, и дал задний ход. Но мог и не дать — его не сочувствие к Серёже толкнуло, а любовь к собакам.