Три косточки тамаринда

Позже, минут через десять, приехала «Скорая помощь», нарушая покой отдыхающих своим тревожным воем: подобные звуки напоминают о хрупкости жизни ничуть не хуже, чем чеховский человек с молоточком. Тело русской туристки к тому моменту уже накрыли кислотно-зеленой скатертью: в ближайшем ресторане не нашлось белых простыней. Кровь с мостовой впитывалась в зеленую ткань, становясь черной.

Через полчаса полицейские сняли оцепление и увезли рыдающего и трясущегося водителя скутера с собой. Белый скутер остался лежать на обочине, никому уже не нужный, хоть и целехонький. Он мешал пешеходам, и не один из них тихонько выругался, переступая через его колеса и поторапливаясь на ужин. Пахло рыбьими потрохами, пережженным маслом и средством для мытья тротуаров.

Часть вторая

Хозяйка отперла комнату и, ласково улыбнувшись, удалилась. Марина огляделась, будто оставила свое жилище много месяцев назад. Все казалось ей необычным и одновременно до боли родным: и бамбуковая перегородка, и чашка из кокосовой скорлупки, и чемодан под окном, и горшочек с орхидеей, и трещина в стене возле двери, из которой временами высовывал вертлявую головку маленький геккон. Она щелкнула выключателем потолочного вентилятора. Тот качнулся и принялся гонять по комнате теплый воздух.

Если уж ее смерть отсрочилась, нечего сидеть дома и тратить время попусту. Марина решительно достала из шкафа любимый сарафан из жемчужно-серой струящейся ткани. Надела, аккуратно завязала бледно-розовый пояс, повертелась перед зеркалом, полюбовалась, как переплетаются лямки на загорелой спине. Быть может, чересчур празднично, но… В конце концов, это ее последняя ночь.

Она заперла дверь комнаты и по внешней лестнице спустилась вниз. И тут же почувствовала, как влажнеют колени. Стояла такая духота, что бедра вспотели и длинный подол неприятно лип к ногам. Вместо того чтобы мучиться, хоть и в любимом наряде, не проще ли переодеться так, чтобы было удобно? Марина вернулась, бросила сарафан поперек кровати и натянула легкое хлопчатое платьице на тонких бретельках. Его сине-белая полоска как нельзя лучше подходила к вечеру у моря.

На улице ей показалось, что кто-то произнес ее имя. Она обернулась. К ней спешила Алла. На ее широкополой соломенной шляпе трепетало вычурное птичье перо.

Их знакомство состоялось на третий день Марининого пребывания на острове. Часа в три, когда солнце ушло из зенита и на пляж стали возвращаться благоразумные туристы (неблагоразумные и не думали уходить с солнцепека), Марина с комфортом устроилась под зонтиком и разглядывала море. Был тот редкий сорт волн, что так любят отдыхающие: волна поднималась метрах в сорока от берега, неотвратимая и потому неторопливая, и вальяжно катила на пляж, вскипая снежной пеной по гребню и сгребая в охапку восторженно верещащих людей. Откатывая прочь, она тащила за собой тех, кто оказался не слишком устойчивым или слишком самонадеянным. Вот и сейчас очередная волна захлестнула пышную даму, повалила ее набок и довольно сурово протащила по наждаку кремового песка. В это время ее супруг ловко нырнул еще на подступах с искристому гребню и, довольно отфыркиваясь, вынырнул, когда тот уже миновал. Дама же барахталась, поправляя задравшийся до шеи купальник, и силилась встать, когда ее накрыло следующим валом бирюзовой воды. Со стороны смотрелось забавно, но Марина вовсе не была уверена, что даме так уж весело.

– Все как в жизни… Лучше повернуться лицом к волне и в последний момент поднырнуть прямо под нее, чем тянуть до последнего, а потом зализывать раны и вытряхивать щебень из трусов…

Эту глубокомысленную сентенцию пробормотала женщина под соседним зонтиком. Уловив заинтересованный взгляд Марины, она смутилась, словно только что поняла, что произнесла это вслух:

– Простите, ради бога, я не собиралась наводить тоску своим старушечьим умничаньем.

Марина присмотрелась и с удивлением сообразила, что женщина и вправду немолода. Миниатюрная, с поджарым телом без возраста, в закрытом синем купальнике. Количество прожитых лет больше всего выдавали, пожалуй, лицо и шея, в остальном же это было тело спортсменки в отставке. Загорелая чуть ли не дочерна, она казалась еще более подтянутой и стройной, чем являлась в действительности. Конечно, такой тонкой пергаментной кожи не могло быть у тридцатилетней. Короткая задорная стрижка изрядно молодила ее, а прыткий живой взгляд делал весь облик непринужденным и непередаваемо легким. Так выглядят, верно, женщины любимые и всю жизнь горя не знавшие, подумалось Марине не без зависти. Она бы очень хотела состариться и стать такой же.

– Да нет, очень даже точно подмечено, – отозвалась Марина.

Женщина посмотрела на нее благожелательно и чуть насмешливо:

– Обожаю вежливых людей. Вот видите, я отозвалась о своих размышлениях уничижительно и тут же нарвалась на комплимент. Я Алла, кстати.

– Марина. Очень приятно.

Алла приняла проказливый вид:

– Вот-вот. Очень приятно. Воспитанный вы человек, Марина.

И они обе рассмеялись.