Три креста

Оказавшись на площади, Джулио жадно вдыхал свежий воздух. Он вдруг почувствовал себя свободным, словно ребенок, который с присущей ему непосредственностью готов рассуждать о тех вещах, в которых ничего не смыслит. Джулио переполняла искренность, ему хотелось все рассказать Низару про поддельные векселя. Тому казалась ужасающе циничной эта странная беспечность, однако он решил не нарушать чужого спокойствия и старался вести себя, как ни в чем не бывало. Низар повел Джулио к Крепости, чтобы полюбоваться Сиеной[12].

— Вы только поглядите, какая игра красок — вечером такого не увидишь! Всегда стараюсь бывать здесь, пока солнце еще высоко.

С крепостной стены и правда открывается великолепный вид на собор, окруженный высокими башнями. В Фонтебранда дома раздваиваются кверху, оставляя просвет посередине, и, словно приклеенные к холму у подножия собора, вереницами спускаются к полям, петляя меж огородов и постепенно исчезая за обрывом. Кажется, что здания поменьше громоздятся на более массивных постройках, а вместо улиц есть только разрозненные домики, которые складываются в причудливые геометрические фигуры неправильной формы. И на фоне этого лепного узора крыши постепенно редеют по мере того, как дома продвигаются ниже по склону. В этот час поля выглядели особенно величественно, а Сиена возвышалась над ними молчаливо, неприступная и задумчивая, переглядываясь с горными вершинами на горизонте до самого Корнате ди Джерфалько.

Джулио пожирал взглядом Сиену, словно страстный поклонник: никогда он так не гордился красотой родного города. Низар заметил это и поспешил увести беднягу, дабы пощадить его нервы.

— Будь моя воля, остался бы тут навечно! — сказал Джулио.

— Странное дело, что вы, сиенец, раньше здесь не бывали.

— Да уж, разве что мальчишкой… Но тогда я многого не понимал.

— Уж теперь-то наверняка будете сюда заходить.

— Кто знает? Одному Богу известно, сколько нам осталось… Помнится, когда я был молод, стоило мне оказаться в одиночестве без дела хоть на полчаса, как меня охватывало странное, тревожное сомнение. В такие минуты я не знал, жив ли я на самом деле. Мне сложно объяснить вам это чувство… Это похоже на сладостно-болезненное ощущение, которое испытываешь во сне, когда понимаешь, что это не более чем сон, но в то же время страстно желаешь, чтобы все происходило на самом деле. И ты видишь самого себя как бы со стороны и оттого не можешь слиться воедино с собственной грезой, насладиться ей. Окружающая действительность рождала во мне похожее чувство: мне начинало вдруг казаться, что я существую лишь в каком-то продолжительном, навязчивом сне, к которому привык настолько, что принимаю его за реальность. Одним словом, сама жизнь казалась мне иллюзорной.

Низар не отвечал, такие разговоры ему были не по душе. Он нахмурился и молча отошел в сторону. Джулио продолжал:

— Сегодня мы стоим с вами у стен Крепости, и я вдруг понял, как ужасна была моя жизнь в последние годы. Но я не хочу возвращаться в прошлое, начинать все заново, хочу только, чтобы память меня не тревожила.

— Да, понимаю, — ответил Низар, криво улыбнувшись и досадуя на себя за то, что согласился пройтись. Он надеялся узнать кое-какие интересные подробности про поддельные векселя, а вынужден выслушивать излияния, похожие на бред! Чтобы выпутаться из неловкой ситуации, Низар сказал, что ему надо зайти в Сан Доменико взглянуть на одну из работ Маттео ди Джованни. Войдя в церковь, он усмехнулся сам себе: с его-то чувствительной натурой взялся утешать сумасшедшего! Через несколько минут он уже разглядывал в капелле интересующее его полотно, совершенно забыв о своем недавнем собеседнике.

Джулио так и остался стоять, опьяненный каким-то горьким восторгом. Он чувствовал, как внутри него шевелится что-то злое, нехорошее, угрожая взять над ним верх. Сознание Джулио как будто распалось на множество элементов, которые затем срослись вместе хаотично, и ему никак не удавалось привести их к общему знаменателю, совладать с ними. Очевидно, его «я» состояло не из чувств, менявшихся каждую минуту, а из неких постоянных величин, рождавших чувства. Теперь единственной постоянной величиной стала для него смерть. Джулио не испытывал желания попрощаться с родными — ему необходимо было остаться в одиночестве, освободиться от всех земных привязанностей. Переступив порог книжной лавки, он словно оказался в новой для него реальности.

Внутри было темно, ставни были закрыты. Джулио зажег газ, и шум газовой горелки заставил его вздрогнуть. Он окинул взглядом лавку, ему хотелось биться о каменные стены, ведь они принуждали его лгать, привели к гибели.