Три круга Достоевского

Подпольщик понимает и саму выгоду не так упрощенно: «А что если так случится, что человеческая выгода иной раз не только может, но даже и должна именно в том состоять, чтоб в ином случае себе худого пожелать, а не выгодного. А если так, если только может быть этот случай, то все правило прахом пошло» [55, 110]. Здесь совсем другая установка. Человек может поже­лать не «иметь», а «быть».

Но вот это-то выделяющее человека «быть» и не включается в выгоду человека сторонниками стены. Выгода сводится лишь к «иметь».

Против такого сведения и выступает парадоксалист. С его точ­ки зрения, человеку-то, может быть, выгоднее всего «быть» и ра­ди этого он может пренебречь всем материальным благополучием. «Ведь глуп человек, глуп феноменально. То есть он хоть и вовсе не глуп, но уж зато неблагодарен так, что поискать другого, так не найти. Ведь я, например, нисколько не удивлюсь, если вдруг ни с того, ни с чего среди всеобщего будущего благоразумия воз­никнет какой-нибудь джентльмен с неблагородной или, лучше ска­зать, с ретроградной и насмешливою физиономией, упрет руки в боки и скажет нам всем: а что, господа, не столкнуть ли нам все это благоразумие с одного разу, ногой, прахом, единственно с тою целью, чтоб все эти логарифмы отправились к черту и чтоб нам опять по своей глупой воле пожить! Это бы еще ничего, но обидно то, что ведь непременно последователей найдет: так человек устроен. И все это от самой пустейшей причины, об ко­торой бы, кажется и упоминать не стоит: именно оттого, что чело­век, всегда и везде, кто бы он ни был, любил делать так, как хотел, а вовсе не так, как повелевали ему разум и выгода; хотеть же можно и против собственной выгоды, а иногда и положительно должно (это уж моя идея)» [5, 113]. Человек не покорится по­рядку. Он склонен поступать абсурдно, порядку вопреки.

Далее парадоксалист продолжает: «Свое собственное, воль­ное и свободное хотенье, свой собственный, хотя бы самый ди­кий каприз, своя фантазия, раздраженная иногда хоть бы даже до сумасшествия, — вот это-то все и есть та самая, пропущен­ная, самая выгодная выгода, которая ни под какую классифи­кацию не подходит и от которой все системы и теории постоянно разлетаются к черту. И с чего это взяли все эти мудрецы, что человеку надо какого-то нормального, какого-то добродетельного хотения? С чего это непременно вообразили они, что человеку надо непременно благоразумно выгодного хотенья? Человеку на­до — одного только самостоятельного хотенья, чего бы эта са­мостоятельность ни стоила и к чему бы ни привела» [5, 113].

Не сохранится «благополучие», если оно не учтет «выгоды» человека быть личностью. Истинно целостная личность столкнет это «иметь» ради своего «быть». Ради высшей выгоды пожерт­вует выгодой низшего порядка. Конечно, можно толковать это в духе традиционном: проповедь низкой природы человека — спо­собен столкнуть «благополучие». Это верно лишь с позиций без­личности и вывернутости понятий. Фактически это гимн человеку, уничтожающему псевдоблагополучие, в котором «быть» прине­сено в жертву «иметь». Личностное в жертву вещественного. При­зыв — лицом ради положения не жертвовать.

А вдруг и хотение вычислят математически, докажут, что и оно есть закономерность? Что хозяин его, хотенья, вне челове­ка — внешние обстоятельства.

У парадоксалиста есть ответ и на этот случай: «...так ведь тогда человек тотчас же, пожалуй, и перестанет хотеть, да еще, пожалуй, и наверно перестанет. Ну что за охота хотеть по тао-личке? Мало того, тотчас же обратится он из человека в орган­ный штифтик или вроде того; потому, что же такое человек Оез желаний, без воли и без хотений, как ни штифтик в органном вале?» [5, 114]. Такое возможно. Но это лишь еще резче отделит личность от безличности. Ибо одна из мер личности есть спо­собность хотеть. Способный хотеть может пойти и на невыгоду (материальную) для себя. На вредное для себя: «...есть только один случай, только один, когда человек может нарочно, созна­тельно пожелать для себя даже вредного, глупого, даже глупей­шего, а именно: чтоб иметь право пожелать себе даже и глу­пейшего и не быть связанным обязанностью желать себе одного только умного. Ведь это глупейшее, ведь этот свой каприз, и в самом деле, господа, может быть всего выгоднее для нашего брата из всего, что есть на земле, особенно в иных случаях. А в частности, может быть выгоднее всех выгод даже и в ,таком случае, если приносит нам явный вред и противоречит самым здравым заключениям нашего рассудка о выгодах, — потому что во всяком случае сохраняет нам самое главное и самое дорогое, то есть нашу личность и нашу индивидуальность» [5, 115].