Три круга Достоевского

При инквизиторстве стерлись грани между добрым и грехов­ным. Греховно все, что без разрешения. Добрым и нравственным признано все разрешенное. Все, способствующее укреплению ин­квизиторства. Укрепляющим инквизиторство разрешено все. «И не будет у них никаких от нас тайн. Мы будем позволять или за­прещать им жить с их женами и любовницами, иметь или не иметь детей — все, судя по их послушанию, — и они будут нам покорять­ся с весельем и радостью. Самые мучительные тайны их совести — всё, всё понесут они нам, и мы все разрешим, и они поверят ре­шению нашему с радостию, потому что оно избавит их от великой заботы и страшных теперешних мук решения личного и свободно­го. И все будут счастливы, все миллионы существ, кроме сотни тысяч управляющих ими. Ибо лишь мы, мы, хранящие тайну, только мы будем несчастны. Будет тысячи миллионов счастливых младенцев и сто тысяч страдальцев, взявших на себя проклятие познания добра и зла. Тихо умрут они, тихо угаснут во имя твое и за гробом обрящут лишь смерть. Но мы сохраним секрет и для их же счастия будем манить их наградой небесною и вечною» [10, 9, 326].

Полное овладение людьми, основанное на обмане. Они делают свое дело, ожидая награды на том свете. Ее не будет. Но сказать правду нельзя — люди будут несчастны. При лжи несчастными будут лишь лгущие, знающие, что впереди ничего нет.

Суть своего учения, противоположного христианскому, инквизи­тор излагает самому арестованному им Христу. Инквизитор опти­мистически смотрит на претворение в жизнь своей теории. «То, что я говорю тебе, сбудется, и царство наше созиждется. Повто­ряю тебе, завтра же ты увидишь это послушное стадо, которое по первому мановению моему бросится подгребать горячие угли к костру твоему, на котором сожгу тебя за то, что пришел нам ме­шать. Ибо если был, кто всех более заслужил наш костер, то это ты» [10, 9, 3271].

Христос может не верить в то, что он сам больше всех заслу­жил костер. Он может не верить, да и не верит в окончательность победы инквизиторства. Но он верит в то, что на время инквизи­торство победило. А потому вполне верит и в костер для себя. Да и на практике он уже видел, что костер вполне возможен.

Все, о чем я здесь говорил, произошло после ареста Христа. Поэтому у арестованного есть уже свой опыт соприкосновения с практикой инквизиторства, результатом чего и был арест.

Что было до ареста? Одураченный инквизитором народ ждет Христа, от имени которого все делается на земле. Не все, однако, верят, что инквизитор верен Христу. Появляются сомневающиеся, ересь. Это те, в ком еще засели зерна христианства. Их ждет «меч кесаря». Он может быть разной формы. Здесь в виде костра.

Вот в это-то «самое страшное время инквизиции, когда во сла­ву божию в стране ежедневно горели костры» [10, 9, 311], и при­шел после пятнадцати веков отсутствия на землю Христос. При­шел «к мучающемуся, смрадно-грешному, но младенчески любя­щему его народу» [10, 9, 311]. Он пришел в период, когда слова о гармонии и счастье — только слова. На деле — беспредельное гос­подство «меча кесаря».

Христос входит в город, в котором накануне, публично, в при­сутствии самого великого инквизитора и по его повелению сож­жена «чуть не целая сотня еретиков».

Он идет молча, с улыбкой сострадания. Излучает на людей любовь. Они идут за ним, в их глазах ответная к нему любовь. Он исцеляет больных, воскрешает умершую девочку. «Народ пла­чет и целует землю, по которой идет он. Дети бросают пред ним цветы, поют и вопиют ему: «Осанна!» [10, 9, 312].

Итак, на землю пришел учитель, по учению которого якобы устроена здесь жизнь. Пришел в страшное время, когда якобы в угоду этому учению, его чистоте, верности учителю жгут на кост­рах сомневающихся в учении или в его истолковании инквизито­ром.

Народ рад учителю, поет ему Осанну. То ли от веры в то, что жизнь идет по учителю, то ли от веры в то, что учитель наведет порядок. В любом случае — всеобщее ликование.

Костры не смущают. Многие верят, что жгут еретиков, отступ­ников, тех, кто за чертой учения, а следовательно, и человечно­сти. Многим не жаль еретиков. Их мозг так затуманен, что им не кажется жестоким отправление на костер за иную мысль — ведь врагов же.

Итак, народ славит учителя.

Но тут появляется инквизитор. «За ним в известном расстоя­нии следуют мрачные помощники и рабы его и «священная» стража» [10, 9, 313]. Появилась земная власть, наместник Христа на земле, ученик Христа. Тот, кого многие отождествляют с бо­гом.

И он, казалось бы, должен так же, если не больше, радовать­ся, ликовать. Тем более, что есть возможность дать учителю са­мому проверить, кто еретик, а кто нет. Из первых рук. Спросить учителя, правильной ли дорогой ведет он общество. Посоветовать­ся с учителем, не с легендарным, не с книжным, а с живым. Дать отчет учителю о делах, получить ценные критические замечания. Радоваться надо тому, что сам учитель увидит, насколько цель, намеченная в его учении, совпадает с результатом.

Но радости у инквизитора нет. Он все видел. Но не рад. На­против, «лицо его омрачилось» [10, 9, 313].