Три круга Достоевского

Дети, лучшие люди в человечестве, всегда несчастны. Бросает­ся в глаза, что как в первом произведении умирает девятилетний ребенок, так и в последнем. Конечно, Достоевский не думал, что

«Братья Карамазовы» — роман последний, но все равно, это сведение конца и начала символично.

Как символ неустроенности, неустойчивости жизни — слезы, обмороки, припадки героев.

Судьба людей трагична. Много смертей, убийств, самоубийств, сумасшествий. Хотя герои, как правило, молоды. Смерть чаще всего неестественная. На изломе — и жизнь и смерть.

Более или менее благополучен исход у хищных, которых, кстати, писатель никогда не оглупляет, хотя они ему и ненавист­ны. Благополучие добрых — лишь при случае и на короткое вре­мя. Удел многих из них — пьянство.

В трудных условиях жизни люди ведут себя по-разному. Одни? остаются кроткими и незлобивыми, другие — злые, беспощад­ные, нетерпеливые. Те и другие противопоставлены друг другу.

В борьбе добрых и злых чаще всего побеждают последние. И этим автор показывает свое правдивое изображение жизни. Но это не значит, что он примирился со злом, наоборот, обнажая зло, он мобилизует читателя на борьбу за его искоренение.

Автор показывает глубочайшее знание конкретики российской; жизни того времени во всей ее противоречивости и смело вскры­вает все изъяны, обществу присущие.

Почти по всем произведениям проходит неприязнь к «жидам», «полячишкам», «немчикам», «французишкам». Хотя все это как-то мимоходом, попутно.

Выше перечисленное проходит через все творчество и не по­зволяет выделить в нем какие-то периоды, четко очерченные. На­оборот, подтверждает мысль о наличии лишь одного периода творчества: от «Бедных людей» до «Братьев Карамазовых».

Отсутствие периодов творчества не означает, однако, что в произведениях последних нет ничего нового по сравнению с пер­выми. Нового много. Каждое произведение оригинально. Речь идет лишь о том, что, по сути, в отношении к конкретике не было рез­ких изменений. В ее оценке, в отношении к ней.

В центре — человек. Но глубина постижения его, естественно, разная. Отец и братья Карамазовы отражают в человеке значи­тельно больше, чем Макар и Варя из первого романа писателя. Хотя, конечно, это лишь общая тенденция. Дело в том, что еще в «Двойнике» было обнаружено проникновение в человека почти такое же, как и в последнем романе. Проникновение вглубь.

Но обращает внимание и большая населенность последних ро­манов Достоевского. Это говорит о способности автора и более широко охватывать действительность.

Неустроенная жизнь героев — всегда. Но и в этом плане про­изошла эволюция. В произведениях ранних — предчувствие кру­шения быта, в последних — само крушение; предчувствие стало фактом.

Отсутствие солидарности между людьми в последних романах: достигает предела. Но в то же время в самом последнем романе намечается создаваемая солидарность детей.

Произошло усложнение женских образов, глубокое проникно­вение в женскую психологию, и был достигнут предел, после чего автор стал повторяться. Несчастная любовь приводит в последних романах к последствиям трагическим, в первых — они драмати­ческие. Тема «случайного семейства» из побочной превратилась в двух последних романах в центральную.

При общем глубоком проникновении в психологию ребенка в последнем романе появились принципиально новые детские образы: ребенок-отрицатель и ребенок-садист.

Слезы сентиментальные уступают место трагическим. Разовые обмороки и припадки заменяются хроническими, появляются ге­рои-эпилептики. Растет количество смертей, особенно насильствен­ных. В некоторых романах гибнут почти все герои.

«Низкие потолки» всегда давили на душу и ум человека. Но если прежние герои при этом надеялись на случай или уходили в мир мечты, то герои последующие борются за свое существова­ние. Бедный студент Покровский смиренно умирает от чахотки. Бедный студент Раскольников не хочет доводить себя до чахотки. Раскольников это есть не желающий умирать Покровский.

Тема пьянства поднимается до самых широких обобщений (линия Мармеладова).

Мрачный колорит становится гуще и гуще. И овеянные груст­ной дымкой «Белые ночи» будут просто невозможны в последую­щем творчестве.

Резко возрастает неприязнь к представителям некоторых национальностей. Начинает даже казаться, что Достоевский идет по пути национализма и шовинизма.

Тема смирения получает несколько иную окраску. От слепой покорности, непротивления к смирению как средству борьбы.

Происходит эволюция героев в их отношении к деньгам. Для Прохарчина они — средство для существования, для Лужина — самоцель.

Эволюционируют бунтари. Раньше их бунт был внутренним и кратковременным. Вольнодумство погашалось сторублевкой «его превосходительства», а иногда и просто его хорошим взглядом. Позднее бунтарь вышел на внешний простор. Его ничто не оста­новит, для него вообще нет «превосходительств». Он вышел с то­пором, с клеветой, с доносом.