Три круга Достоевского

Тиранический стиль мышления проявляется не в вакууме. Лучше всего способствует его развитию среда, обладающая догматическим, стереотипным стилем мышления. В «Селе Степанчикове…» его представляют некоторые порабощенные Фомой люди. Они смирились со своим положением, некоторые даже довольны им. Они славят Фому и считают, что только он способен дать им счастье. Вопроса «почему» обладатели этого стиля мышления просто не ставят. На их глазах шоры. Лишь доведенные до предела, они способны взбунтоваться. Но лишь на миг. Взбунтовавшись они попадают в еще большую покорность. Формулу этого явления Достоевский дает в «Дядюшкином сне». «Для слабых и пустых характеров, привыкших к постоянной подчиненности и решающихся, наконец, взбеситься и протестовать, одним словом, быть твердыми и последовательными, всегда существует черта, — близкий предел их твердости и последовательности. Протест их бывает вначале обыкновенно самый энергичный. Энергия их даже доходит до иступления. Они бросаются на препятствия, как-то зажмурив глаза, и всегда почти не по силам берут себе ношу на плечи. Но, дойдя до известной точки, взбешенный человек вдруг как будто сам себя испугается, останавливается, как ошеломленный, с ужасным вопросом: «Что это я такое наделал?» Потом немедленно раскисает, хнычет, требует объяснений, становится на колени, просит прощения, умоляет, чтобы все было по-старому, но только поскорее, как можно поскорее!..» [2, 387].

В «Селе Степанчикове…» тираническому стилю мышления Фомы противостоит самокритичный стиль мышления Ростанева. Этот стиль базируется на пристальном внимании к реальности и стремлении во всех ее невзгодах обвинить только себя. «Я, братец, еще не знаю, чем я именно провинился, но уж, конечно, я виноват» [3, 11] — вот образец этого стиля. Обладатель этого стиля Ростанев иным людям казался «малодушным, бесхарактерным, слабым». «Конечно, он был слаб и даже уж слишком мягок характером, но не от недостатка твердости, а из боязни оскорбить, поступить жестоко, из излишнего уважения к другим и к человеку вообще» [3, 14]. Этот стиль противостоит тираническому, но побороть тиранию он не смог.

Тираническому противостоит и иронический стиль мышления, присущий Ежевикину. Это отрицание чего-либо под видом его утверждения. Ирония слаба, чтобы осилить тиранию. Но она есть первый шаг к этому.

Касаясь нравственного лица героев, Достоевский противопоставляет ценности лжеценностям, заостряя главное внимание на последних. Он показывает, что в Мордасове люди стыдятся поступков нравственных. Произошло искажение ценностей. Но в «Селе Степанчикове…» безнравственность вынуждена маскироваться под нравственность.

Достоевский показывает, что в жизни нравственные оценки нередко зависят от точки отсчета, от установки. Точка отсчета Фомы — тирания. А потому любой поступок героя, до тирании не дотягивающий, воспринимается как высокий. Точка отсчета Ростанева — человечность. Поэтому любой его твердый поступок воспринимают как низкий. Так часто доброго оценивают злым, злого — добрым, путая точки отсчета.

В сибирских повестях впервые ставится очень важная проблема, касающаяся справедливости. Может ли быть справедливым человек, испытавший в прошлом много несправедливостей? Может ли он быть судьей других? Видимо, возможны оба противоположных ответа. Но Достоевский заостряет внимание на том, что это будет далеко не самый лучший судья. Это — норма. Обратное возможно как исключение.

Затронутая в сибирских повестях проблема деятельности обнажает одну, ранее не встречавшуюся мысль. Дается дополнительное объяснение бездеятельности. Я уже говорил, что один из героев «Села Степанчикова…» не заступился за другого, исходя из прагматистских соображений. Сам герой приводит еще одну причину своей бездеятельности. Заступаться за Ростанева бесполезно для самого Ростанева и унизительно для заступающегося. Может быть, в данном случае герой хитрит. Но проблему вскрывает. Иногда, действительно, деятельность по защите человека ставит защищающего в положение глупое. Он доказывает, приводит доводы — и вдруг защищаемый в силу ли своей прагматичности или в силу смиренности без вины признает свою вину. Желание избежать такого положения и ведет порою людей к равнодушию.

Далее, Достоевский развивает свою мысль, что не всякая деятельность — благо. Важно учитывать не только сам факт деятельности, но и ее направленность. Иначе карьериста мы примем за образец человека.

Высказанное вскользь Голядкиным «цель оправдывает средства» здесь повторяется. В узком варианте: «успех все оправдывает» [2, 338]. И в предельно широком обобщении: «все позволительно» [2, 327].

Проблема цели и средств в сибирских повестях настолько обострена, что даже Ростанев, вопреки своей сути, говорит: «Знаешь, брат, надо хитрить. Поневоле Талейраном сделаешься» [2, 40]. Он только говорит. Но если уж такой герой высказывает подобные мысли, то, значит, они носятся в воздухе.