Три круга войны

Сколько он находился в беспамятстве, Гурин не знал, но, когда открыл глаза, он увидел перед собой двух офицеров. Гурин лежал на земле, а они стояли над ним и казались ему высокими-высокими. Он только взглянул на них, и они тут же поплыли перед глазами, словно растворились в тумане. Во рту у Гурина пересохло, подступила тошнота, он закрыл глаза, попытался повернуть голову набок и не смог — в шее стрельнула острая боль.

— Старший сержант, как твоя фамилия? — спросил кто-то.

Гурин понял, что это относится к нему, сказал:

— Гурин… — Однако голоса своего он не услышал. Он лишь почувствовал, как лицо его вдруг одрябло, а сам он весь покрылся потом, и в этот же момент он ощутил у себя на верхней губе влажную холодную ватку, в нос шибануло нашатырем. Ему стало легче: дряблость с лица сошла, тошнота отступила, и он снова открыл глаза.

— Ну вот… — сказал старший лейтенант, сидевший на корточках возле него. — Лучше?..

— Лучше…

— Фамилию свою п-помнишь? — старший лейтенант слегка заикался.

— Помню… Гурин…

— Откуда и к-куда вы ехали?

— Не знаю…

— Как?

— Я ехал из Ландсберга в Дразикмюле. А они — не знаю. Они догнали меня на дороге, я попросился подвезти. Они взяли.

— Кто они? С-сколько вас было в машине?

— Их двое. И я…

Старший лейтенант взглянул на стоявшего рядом капитана, потом снова обратился к Гурину:

— Кто они-то?

— Не знаю… Майор и шофер.

— И что п-произошло в машине?

— Ну, майор сначала спрашивал, куда я еду, зачем… А потом вдруг говорит: «А может, ты дезертир? Покажи свои документы». Я показал, а когда обернулся, чтобы взять их, он ударил меня чем-то по голове. Ну, я машинально схватил автомат… Он у меня на коленях лежал. Я испугался, подумал, что это какие-то бандиты…

— Значит, г-говоришь, майор с-с вами ехал?

— Да…

Старший лейтенант снова взглянул на капитана. Тот молча листал гуринскую красноармейскую книжку. Что это именно его книжка — Гурин узнал ее точно: она у него была обернута в «серебряную» бумагу. В такую же «серебряную» бумагу обернут и комсомольский билет, который, к удивлению Гурина, тоже был в руках капитана. Полистав документы, капитан присел на корточки и стал уточнять подробности: из какой части Гурин, кем служит, куда едет, зачем, фамилии комбата, замполита.

— Подняться можешь? — спросил капитан и тут же позвал рукой кого-то. Подбежали два солдата. — Помогите подняться старшему сержанту, — приказал он, а сам отошел в сторонку.

Солдаты взяли Гурина под руки и помогли подняться на ноги. Ему опять стало нехорошо, перед глазами все поплыло, голова повисла. Старший лейтенант быстро сунул ему под нос нашатырную ватку, Гурин взбодрился. Солдаты подвели его к капитану. Он стоял возле перевернутой вверх колесами машины и смотрел вниз. Гурин во все глаза пялился на «эмку» и недоумевал: «Неужели это та самая машина, в которой мы ехали? Неужели так может помяться железо?»

— Кто это? — спросил капитан. Только теперь Гурин увидел лежащего на земле шофера. Он лежал навзничь, губы у него посинели, гимнастерка на животе была пропитана кровью.

— Шофер… — сказал Гурин.

— Как его зовут?

— Не знаю.

— Ну, а где же майор?

Гурин двинул плечами, попытался оглядеться вокруг, но шея не поворачивалась.

— Не знаю…

— А был он? Точно помнишь?

— Как же!.. Был.

— Какой он из себя, в чем одет?

— Толстенький… В хромовых сапогах, в темно-синих галифе… Гимнастерка зеленая, фуражка с блестящим козырьком…

— М-да, — проговорил капитан. — Ну ладно. Ведите в машину, — приказал он солдатам.

Они медленно вышли на шоссе, здесь стояло несколько машин — два «виллиса», одна немецкая «BMW» и крытый грузовик, — солдаты помогли Гурину забраться в «виллис», а сами остались стоять рядом. Минут через двадцать к машинам подошли все остальные, и они поехали в Лукац-Крейц.

В город приехали — солнышко уже было на закате. Садилось оно огромным красным диском, и небо было багровым. Это Гурин успел увидеть, пока сидел в «виллисе» во дворе какого-то здания, пока его спасители куда-то ходили и что-то выясняли. Вскоре его повели в дом, провели длинным коридором и ввели в небольшую комнату. По предметам, по запаху он сразу признал в ней санчасть. Не успел Гурин усесться на стул, как в комнату вошла, вся в белом, сестра и молча принялась разматывать бинт с его головы. Размотав его и скомкав, бросила бинт в таз под столом, потом ножницами выстригла волосы у него за ухом — снизу и почти до самой макушки, обработала рану и снова забинтовала. Так же молча настроила шприц и сделала ему противостолбнячный укол. Потом сказала: «Все».

Стоявший у двери солдат кивнул:

— Пойдемте, — и пошел вперед. Вывел Гурина в коридор, открыл дверь в комнату напротив перевязочной. Здесь стояла койка, застеленная серым одеялом, тумбочка и стул. — Раздевайтесь и ложитесь, — и вышел, закрыв за собой дверь.

Гурин с трудом разделся, потому что не мог ни нагнуться без боли, ни разогнуться, лег на жесткий соломенный матрац и уставился в потолок. Все случившееся сегодня представлялось ему странным и непонятным, словно и было это не с ним, а будто видел все это он то ли в кино, то ли в кошмарном сне…