Три круга войны

— Почему же это глупость? Хорошо сделал!

— А как майор на это посмотрит?

— А майор что, не человек? Едрит его в корень — глупость! Какая же это глупость? Выпить и закусить у нас найдется. А что еще надо?

— Майора боюсь…

— Не бойся! Я его подготовлю сам.

Когда к ним в землянку постучалась Шурочка, у них уже был идеальный порядок и вполне праздничный вид: у самого окошка прямо в землю была воткнута елочка, украшенная мелкими гирляндами из газеты и усыпанная маленькими звездочками и ромбиками из шоколадной фольги. Это постарался сам майор — он оказался искусным мастером на такие поделки и вырезал все маленькими трофейными ножничками для ногтей. Делал он это увлеченно — видать, вспомнилось довоенное время, дом, детство. Рассказал, какие он мог штуки творить, — показал бы, да жаль, нет ни материала, ни условий. Он мог бы сделать грибки, но для этого надо размачивать бумагу и иметь краски; он мог бы сделать ведерочки, лукошки, двусторонние звездочки, но для этого нужны тонкий картон, клей и опять же краски; он мог бы сделать саночки, на каких раньше катались на масленицу, но для этого нужно иметь фанеру, кипящую воду, чтобы распарить листочки фанеры, и столярный клей; он мог бы наделать золотых орешков, но для этого надо иметь обыкновенные орешки и «золотую» фольгу.

— Орешки — самое простое дело: обернул фольгой, разровнял складки — вот тебе и «золотым» стал орешек.

— Вы, наверное, хорошим пионервожатым были? — спросил Гурин.

— Был! Был и пионервожатым! Только давно это было. А последнее время я, братец мой, работал на Дону вторым секретарем райкома партии.

— И уже игрушки не делали?

— Как же не делал? Делал! Перед Новым годом такой дым коромыслом в доме поднимался — хоть святых выноси. Целая фабрика открывалась. Жена обычно ругается, а ребятишкам радость. И я с ними тоже радуюсь. Сделаем какую-нибудь штуковину — любуемся, ребята несут ее матери, смотришь — тоже заулыбалась, радуется нашей работе. А нам лучшей награды и не надо. Меньшой бежит, сообщает по секрету: «Пап, мамке понравилось, сидит улыбается. Подарим ей?» — «Подарим», — говорю. «Сейчас?» — «Давай сейчас».

Бутенко и Гурин слушали майора, а сами стол готовили: газетами застлали край капитановой койки — она всех удобнее — в центре. Открыли тушенку, сала нарезали, хлеба. Кружки вытерли. Одной не хватало, капитан вызвался пить из крышки от котелка. На середину «стола» укрепили в пустой консервной банке белую стеариновую свечу. Есть будут ножами и ложками. Для гостьи приготовили трофейную немецкую складную ложку-вилку…

Шурочка вошла в землянку, растерянно улыбаясь, поискала глазами майора, козырнула:

— Товарищ майор, разрешите?.. Я по вопросу обмена опытом комсомольской работы…

Майор засмеялся раскатисто:

— Знаем мы ваш обмен!.. Милости просим, товарищ младший лейтенант Шура, — он пожал ей руку.

— О, вы знаете, как меня зовут!

— А кто теперь у нас в батальоне вас не знает! — сказал капитан и тоже протянул ей руку.

— Ну, что затаился? — кивнул майор на Гурина. — К тебе за опытом, ухаживай за дамой.

— Раздевайтесь, Шура, — проговорил Гурин.

— Эх, молодежь! — крякнул майор. — Утром не поднимешь, вечером не найдешь. Разрешите, Шурочка, вашу шапочку. Так. Вашу шинельку… Вот, — майор отобрал все это у нее, повесил на гвоздь поверх своей шинели. — Садитесь, пожалуйста, — похлопал он ладонью рядом с собой. — Вот так. А вы, мужики, вдвоем на комсомольской постели устраивайтесь. Правильно я распорядился? — спросил он у Шуры. — Возражений нет?

— Очень даже правильно! — в восторге воскликнула Шура.

— Ну что, братцы? — капитан Бутенко дотянулся, рукой до бутылки. — Надо проводить нам старый год. Он все-таки был неплохим, принес нам много радостного. Помянем его добром. — Бутенко разлил водку по кружкам, плеснул себе в крышку. Посмотрел и еще добавил.

— Смотри не обидь себя, — засмеялся майор.

— Посудина, едрит ее… Извиняюсь… Посудина непривычная, не поймешь — то ли много, то ли мало. Посмотри, майор, на донышке. А то будешь потом упрекать, — шутил Бутенко.

— Донышко-то какое! Ишь, хитрец! Ну ладно. Значит: «Прощай, старый год! Ты был хорошим, пришли нам своего меньшого братца, чтобы был еще лучше». Так, что ли?

Чокнулись, выпили, закусили, и наступило молчание.

— Это называется — переломный момент: уже не трезвые, но еще и не пьяные, — сказал капитан, берясь снова за бутылку. — Самое скверное состояние.

— Откуда ты все знаешь? — спросил майор. — Вроде трезвый мужик.

— Старый шахтер. Пить умеем! Работать умеем и пить! Верно, комсорг? Земляк мой, донбассовец, — сообщил он, обращаясь к Шуре. — Так как? Еще по капочке?

— По донышку, — сказал майор и засмеялся. — По твоему донышку.

Выпили еще — верно, веселее стало, заговорили то по одному, то вдруг все сразу, зашумело застолье.

— Не прозевать бы нам встретить Новый год, — майор посмотрел на часы. — Приготовь, Бутенко, — уже скоро.

Капитан снова наполнил «бокалы», все взяли их в руки, смотрели на майора и ждали команды. Наконец он вскочил: