Три лилии Бурбонов

-Я ненавижу эти башни, - отмечает он, - они отделяют меня от мира живых и свободы. Первая - это, конечно, одиночество, которое нашёптывает мне мысли о мести тому, кто причинил мне боль; вторая - глухая тишина тюрьмы; третья - это меланхолия, которая разрушает меня; та, высокая, четвёртая - это гарпия подозрения, что Ришельё обманул меня…, чтобы заставить отказаться от своих принципов, настроить против Мадам и отравить наши отношения; пятая башня - это напрасная, ложная надежда, надуманные иллюзии, которые вселяют в меня неуверенность; шестая башня - это самое откровенное страдание, отягощающее моё сердце, скованное злобой, гневом, который всегда следовал за мной, отдаляя меня от истинной любви, прощения и полёта души к свету Божьему; я смотрю на седьмую башню, олицетворение тюремной тьмы, в то время как мне нужен свет; башня предпоследняя, восьмая, несомненно, представляет жестокость моего преследователя, кардинала Ришельё…; тогда как последняя, девятая башня, делает меня рабом, - это башня памяти. Я раздавлен, разрываясь между воспоминаниями о большой любви к Кристине и поиском новой, до конца моих дней. Да, я создан из земли, а мне нужен свет неба.

В Рождественскую ночь 1642 года он всё ещё в Венсене. Холод становится ещё сильнее и каменный двор, на который он смотрит сверху, выбелен первым снегом. Губернатор Бри, его тюремщик, наконец, после настойчивой просьбы Филиппо приносит ему ещё несколько листов бумаги: теперь граф может снова писать, в то время как в глубине окрущающей его темноты появляется маленький проблеск надежды: 4 декабря скончался кардинал Ришельё, его преследователь, его личный дьявол.

Стены квадратной башн-донжона словно давят на него. И в каждой из этих стен он видит четыре добродетели на его пути к Богу.

-Первая добродетель, которая мне нужна, - это терпение, - записывает граф. - Не моё, слишком слабое, но Божье: это его, вечное солнце, дочь терпения. Он один терпелив к каждому из его детей, всегда.

При этом он вспоминает святого Франциска Азиского, который видел на солнце фигуру Бога.

-Господь, - продолжает он, помолившись, - помоги мне избавиться от всех наказаний… я больше не хочу отравлять своё сердце возмущением и стремлением к мести. Спаси, Боже мой, помоги мне набраться терпения. Другая моя добродетель, - это постоянство… Моё сердце ещё должно вооружиться добродетелью надежды, я знаю, что только от Бога я учусь надеяться... Я так же понимаю, что мне нужна добродетель безразличия… ибо что дали мне иллюзорные блага мира? Кто защитил меня от соблазнов сирен, которые убили моё сердце? Земные блага, любовь, удача, власть - всё это переменчиво. Я признаю, что мне нужно изменить жизнь, изменить цели, и я должен избавиться от привязанностей, выбрать одиночество, бежать от мирских соблазнов…

Таким образом, Филиппо приходит к выводу, что ему необходимо оставить суетный мир и устремиться к Богу.

30 декабря 1642 года, став первым министром вместо покойного Ришельё, кардинал Мазарини, всегда в душе сочувствующий любви Кристины и Филиппо, попросил Людовика XIII освободить графа.

Как раз в это время в Париже находился отец Андреа Костагута, которому Кристина предложила переехать из Генуи в Турин со своим орденом босоногих кармелитов, чтобы основать там ещё один монастырь. 22 ноября 1641 года патентом регентши он был официально назначен герцогским богословом. А 9 декабря, согласно другому патенту, получил «обменное письмо для секретной службы», то есть, стал тайным осведомителем королевской мадам «о вещах, которые витают в воздухе», как написано в сборнике «Алмаз. Вилла королевской мадам Кристины Французской» под редакцией Андреины Гризери. Вдобавок, 3 апреля 1642 года отцу Андреа Костагуте выдали разрешение на возведение церкви Святой Терезы и монастыря на территории сада, выкупленного у архитектора Кастелламонте. Так как услуги последнего стоили довольно дорого, а лишних денег в казне не было, Костагута лично должен был заниматься строительством. Забегая вперёд, скажем, что он с этим с честью справился, и в его лице Кристина обрела ещё, вдобавок, архитектора. А пока он был послан во Францию, чтобы посодействовать освобождению её бывшего любовника.

В начале нового 1643 года Костагута доносил своей госпоже:

-Наконец, в субботу, 4, около пяти часов, граф Филиппо Сан-Мартино отправился на аудиенцию к королеве и получил разрешение уехать в Пьемонт, надеюсь, эта новость станет утешением для Вашего Королевского Высочества, и Вы позволите мне разделить Вашу радость как истинному и преданному слуге…

В конце он добавил, что французский двор был в восхищении от графа, как от «оракула благоразумия».

Тем не менее, прибыв на родину, Филиппо не захотел встретиться с бывшей любовницей. Заточение в Венсенском замке навсегда изменило его, и граф решил стать послушником в монастыре на горе Капуцинов.