Три лилии Бурбонов

Генриетта Мария, стараясь приободрить невестку, рассказывала ей о собственных родах, но, кажется, той становилось только хуже от этих рассказов. Придворные считали, что когда королева умрёт, Карл II женится на своей новой фаворитке Фрэнсис Терезе Стюарт, по прозвищу «красавица Стюарт», заставлявшей его строить карточные домики и играть с ней в жмурки. Однако Хайд выступил против этого его «безрассудного поступка», чем воспользовался Джермин, попытавшийся отстранить от власти своего политического противника. Тем не менее, Карл II искренне раскаялся, когда решил, что его жене недолго осталось жить, и, когда она выздоровела, передумал разводиться. Наоборот, он устроил в честь жены маленький бал в её апартаментах и попросил Минетту прислать ей несколько религиозных гравюр, чтобы она могла хранить их в своём молитвеннике. Таким образом, Хайд сохранил своё положение. Однако спустя четыре года его обвинили в неудачах катастрофической англо-голландской войны, лишили поста канцлера и изгнали из страны под угрозой объявления государственным преступником.

У Генриетты Марии появилось свободное время, чтобы, наконец, написать письмо в Турин. Она с негодованием отвергла дошедшую до Кристины весть, что её младшая сестра собирается ехать на воды в Бурбонне. Наоборот, королева-мать чувствовала себя совсем неплохо в отличие от вдовствующей герцогини Савойской, которая скончалась от болезни 27 декабря 1663 года. Таким образом, Генриетта Мария теперь была единственным оставшимся в живых законным ребёнком Генриха IV.

Она всегда помнила о своём происхождении и своей родине, хотя старалась избегать ошибок, которые совершила в бытность свою королевой Англии. О чём свидетельствует следующий случай, связанный с её французскими придворными: графом де Шапелем, сыном её бывшей няни, и его супругой госпожой де Файнс, предпочитающей называться своей девичьей фамилией ввиду явного мезальянса, который она совершила, выйдя замуж по сердечной склонности. Став фрейлиной Генриетты Марии ещё в Париже, Файнс, обладающая острым языком и высокомерным нравом, нажила себе врага в лице Анны Австрийской, и, вероятно, была рада сопровождать свою госпожу в Англию. Её муж получил пост одного из офицеров охраны Дома королевы, капитаном которой был граф Сент-Олбанс. Именно между последним и Шапелем произошла ссора в приёмной кролевы-матери, когда француз отказался подчиниться фавориту Генриетты Марии. В ответ Джермин заявил:

-Если бы меня не сдерживало уважение к королеве, я бы проткнул Вас насквозь!

Возмущённый Шапель положил руку на эфес шпаги, но присутствующие бросились между спорщиками, чтобы разнять их. Узнав об этом, королева-мать приказала Шапелю принести извинения его начальнику. Но в этот момент на сцене появилась госпожа де Файнс, которая вне себя от гнева напомнила ей о заслугах своего мужа. И, не удовольствовавшись этим, прибавила:

-Вы должны помнить, что обязаны его матери жизньью!

Вероятно, слова этой дамы, обычно с пренебрежением оносившейся к родне Шапеля, показались Генриетте Марии забавными, так как, вместо того, чтобы рассердиться, она рассмеялась. И, хотя её смех ещё больше разозлил разгневанную фурию, дело закончилось без серьёзных последствий для супругов. Карл II доложил своей сестре, что Шапель был «настолько неправ, насколько человек может быть неправым по отношению к своему вышестоящему офицеру». Но даже если этим начальником был Сент-Олбанс, Генриетта Мария готова была простить оскорбление.

-Чрезвычайная доброта королевы, - как сообщал французский посланник де Коменж, - заставила всех хранить молчание о том, что произошло.

И только после того, как его мать покинула Англию, Карл II, в глубине души также не любивший французов, как Людовик ХIV – англичан, выслал Файнс. Со своей стороны Генриетта Мария делала всё возможное, чтобы способствовать взаимопониманию между двумя королевствами.

-У меня была аудиенция у королевы-матери, - писал всё тот же Коменж сразу после прибытия в Англию, - которая, желая угодить королю (Людовику), приказала, чтобы моим каретам разрешили въехать во двор; и я должен признать, что все офицеры приняли меня с таким почётом и с таким выражением удовлетворения, что к этому ничего нельзя было добавить.