Три лица Януса

— Только там все наоборот, Арвид Янович, — заметил Климов. — Дагестанцы усыновили латышского парнишку…

— Разве это имеет значение? — возразил генерал Вилкс. — Так или наоборот… Главное в том, что усыновили… Причем приняли в дом мальчишку другой веры, другого языка. В этом сермяжная, так сказать, правда. А та история, о которой вы упомянули, весьма поучительна.

Вот вкратце ее суть, Алексей Николаевич.

Отец Юсупа Гереева — Яков Сирмайс — после окончания у себя на родине учительской семинарии приехал вместе с женой в далекий Дагестан и поселился в нынешнем Буйнакском районе. Семья Сирмайсов пользовалась большим уважением у горцев. Это уважение они заслужили доброжелательным отношением к местным жителям, самоотверженным служением делу образования народного… Из желания помочь беднякам учитель Сирмайс вел уроки бесплатно, организовал для ребят трудовые мастерские, где они могли заработать себе на пропитание. Развитие культуры, просвещения народов Дагестана стало для этой латышской семьи кровным делом. Об этом свидетельствует хотя бы то, что Яков Сирмайс в совершенстве овладел кумыкским и аварским языками и объяснялся с учениками на их родном языке.

Здесь, в Дагестане, у Сирмайса родился сын, названный в честь отца Яковом. В годы гражданской войны родители Якова, как и родители нашего Януса, погибли, и мальчик остался сиротой. Жители аула помнили то добро, которое сделал для них приезжий учитель. Якова Сирмайса-младшего усыновила семья местного жителя — кумыка Арсу Гереева, который был известен своими прогрессивными взглядами и связями с революционным движением. Приемному сыну дали имя Юсуп. Юноша оказался достойным своих родителей — и настоящих, и приемных. Он жил судьбами своего народа, в двадцать лет вступил в партию, помогал становлению Советской власти в Дагестане, был активным организатором колхозного строительства, затем работал заместителем прокурора республики. Сын двух народов — латышского и кумыкского, Яков Сирмайс — Юсуп Гереев стал видным дагестанским писателем. Сейчас в Дагестанской республике его с полным правом считают основателем кумыкской литературы. Так что, Алексей Николаевич, наша революция сделала невозможное возможным. Один дагестанец блестяще справляется с ролью немецкого офицера, латыш становится классиком дагестанской словесности. Лучшей иллюстрации для торжества нашей истинно интернациональной политики не сыскать.

— Вы правы, товарищ генерал, — сказал Климов. — История Сирмайса просто фантастика…

— Жизнь, Алексей Николаевич, бывает порой удивительнее сказки, — задумчиво проговорил Вилкс.

2

Материалы о «вервольфе», переданные Янусом в Центр, позволили, как говорится, на корню выдернуть часть ядовитой поросли диверсантов и убийц из-за угла, выращенной заботами и стараниями гестапо и СД в тех районах Восточной Пруссии, которые были уже отвоеваны Красной Армией.

К сожалению, списки агентуры и тайников, полученные Центром, были далеко не полными, и система «вервольфа» была продумана так, что провал одной из организаций не мог повлечь за собой раскрытие остальных групп.

Постепенно в Гумбиннен собрались почти все сотрудники отдела подполковника Климова.

Сам Алексей Николаевич вместе с Петражицким, теперь уже майором, назначенным его заместителем, мотались по занятой частями Красной Армии территории Восточной Пруссии, помогали армейским органам контрразведки избавляться от банд «вервольфа», организовывали заброску своих людей в немецкий тыл, налаживали новые каналы связи со старыми работниками, вроде Януса, Портного и Слесаря.

Однажды, когда Алексей Николаевич расположился в одном из небольших городков на южной границе Пруссии и после короткого совещания у начальника управления «Смерш» фронта вернулся к себе, в дверь двухэтажного особняка, который он занимал вместе с охраной и адъютантом-помощником, громко постучали.

Вошел солдат в наброшенной поверх телогрейки плащ-палатке, щегольски заломленной назад шапке-ушанке. Автомат висел у него на плече стволом вниз.

— Подполковника Климова мне, — совсем не по-уставному сказал солдат и застыл в дверях, слегка прислонившись к косяку.

Климов уже снял гимнастерку, разулся и сидел за столом в носках и меховой безрукавке, надетой на нижнюю рубашку.

— Есть такой. В чем дело? — сказал он.

— Вас просят прибыть в «Смерш», товарищ подполковник. Срочно, — ответил солдат.

Он выпрямился, поддернул автоматный ремень.

— Разрешите идти?

— Хорошо, — сказал Климов. — Сейчас приду.

Подполковник с сожалением посмотрел на стол, который помощник заставлял мисками, натянул сапоги, надел гимнастерку, шинель и вышел на крыльцо, которое с двух сторон охватывала огромная лужа.

Было тепло и сыро. Ветер, гонявший полдня тяжелые тучи по небу и раскачивавший мокрые деревья, сейчас где-то укрылся, и стало очень тихо, и даже звон капели был хорошо слышен.

Алексей Николаевич вышел на улицу и двинулся к площади вдоль низких решетчатых заборов, за которыми теснились фруктовые деревья.