Три любви Достоевского

Сперва она занялась общественной деятельностью и осуществила свое давнее намерение о работе для народа. Сдавши экзамен на звание учительницы в 1868 г., она устроила школу для крестьянских детей в селе Иваново Владимирской губернии. Об этом местные власти немедленно донесли в Петербург: Аполлинария Суслова была под надзором полиции и у нее неоднократно производились обыски (В петербургских литературных кругах перед революцией рассказывали порой с возмущением, что во время одного из обысков Аполлинария уничтожила все письма Достоевского к ней, выбросив их в уборную.). Брат ее был впоследствии арестован. Школу через два месяца закрыли по приказу из столицы. В секретном полицейском докладе упоминается, что Аполлинария носила синие очки и коротко стриженные волосы; есть и другие обвинения: "в суждениях слишком свободна и не ходит в церковь".

В архиве Третьего Отделения, в деле № 260, 1868 г., находится агентурная запись, что Аполлинария {189} Суслова "известна за одну из первых нигилисток, открыто заявлявших свое учение, и за границей имела близкие сношения с лицами, враждебными правительству". Речь, очевидно, шла об Огаревой-Тучковой, жене эмигранта Герцена, об Усове, гр. Салиас и прочих представителях революционной и радикальной интеллигенции.

Одно время Аполлинария занималась литературным трудом: в 1870 вышел ее перевод книжки М. Минье "Жизнь Франклина": она осталась верна своему интересу к Америке. О личной жизни ее ничего не известно. Она была поборницей женской эмансипации, и в 1872 году появилась на только что открытых курсах Герье в Петербурге - первом русском высшем учебном заведении для женщин. Ей было тогда 32 года. Одетая в темное, серьезная и сосредоточенная, она обращала на себя внимание и привлекала своей таинственностью. Но курсов она не окончила: наука, по-видимому, надоела ей так же быстро, как и всё остальное.

Некоторое время она жила у брата в Тамбовской губернии и часто бывала в Москве и Петербурге, но нет сведений, что она делала и чем наполняла свое существование в течение ближайших семи или восьми лет. В конце семидесятых годов она снова в Петербурге, где знакомится с 24-х летним провинциальным учителем Василием Розановым, будущим журналистом, писателем и философом.

Она выходит за него замуж в 1880 году, еще при жизни Достоевского, которого новый ее муж обожал. Впоследствии в своих произведениях, составляющих своеобразную главу нашей литературы, он объявлял себя его учеником. Его тоже мучили идеи Бога, вопросы добра и зла и, особенно, проблема пола.

Над ним всегда тяготел душный запах плоти, и с настойчивостью, походившей на одержимость он связывал религию, политику и философию с символикой мужских и женских половых органов и с ритуалом совокупления.

Брак с бывшей возлюбленной {190} учителя получал для него характер некоего физического таинства. Самая мысль о том, что он будет спать с той самой женщиной, с которой когда-то спал Достоевский, приводила его в мистически-чувственный восторг. Он рассказывал, что Аполлинария поразила и "ушибла" его своей внешностью.

Она была на 16 лет старше его - ему было 24, а ей 40 или 41, но, по его словам, она сохранила черты былой, поразительной красоты. На портрете этого времени она сидит в креслах очень прямо, на голове у нее кружевная наколка, волосы разделены пробором и обрамляют небольшую, очень красивую голову; правильное, точно выточенное лицо сухо, несколько строго, взгляд больших, чуть грустных глаз открыт и горд, властный чуть широкий рот резко очерчен; у нее прекрасные руки, опущенные в чуть манерном, томном жесте усталости.

Повторяя слова Достоевского о героине "Вечного мужа", Розанов пишет, что по характеру своему она была "русская Катька Медичи" или хлыстовская Богородица поморского согласия. В Варфоломеевскую ночь, по его словам, она стояла бы у окна и стреляла по бегущим гугенотам, и рука бы ее не дрогнула (Розанов называл Аполлинарию "русской легитимисткой". В политическом отношении она проделала большую эволюцию от Прудона, которого она изучала в 1870 г., до монархических организаций, которым помогала в старости.).

У нее и сердце редко дрожало, и он вскоре испытал это на самом себе.

Вышла она за него, вероятно, по скуке и из-за любопытства. А может быть тут примешалось и нечто сокровенное, тайное - плотское желание, восходившее к дням ее близости с Достоевским. И для Розанова физическая любовь тоже превращалась в душный плен, в наслаждение рабством. У него была какая-то половая маниакальность, он тоже был одержимый, как и Достоевский, хотя и по другому, не по-гениальному. Но в его речах о святости объятия, о великой мистерии брачной постели, чувствовались такая убедительность, такое преклонение перед телесным слиянием, что близость с ним обещала Аполлинарии какое-то высшее {191} оправдание и освящение ее собственной чувственности, превращение греха в путь к Богу.