Три любви

– Да… – с запинкой произнесла Бесси. – Мне вдруг стало очень страшно. Мистера Финча все еще нет. Иногда он задерживается до двенадцати.

В тусклом освещении лестничной площадки ее круглое лицо казалось очень бледным.

– Тогда входите, – сказала Люси после минутного колебания.

Она считала себя обязанной Бесси и ее матери, и чувство справедливости не позволяло ей забыть об этом. Но разговаривала она холодно. Они вошли в кухню, и Бесси, несмотря на свою тревогу, окинула быстрым любопытным взглядом обстановку комнаты. Они уселись друг против друга.

– Вы очень добры, – с судорожным вздохом промолвила посетительница, – что приняли меня.

– Вовсе нет.

– Не знаю, что на меня нашло! Знаете, весь день сижу одна…

Она умолкла, досадуя на себя, но Люси, хоть и заметила ее волнение, не стала проявлять любопытство. Наступило неловкое молчание.

– Питер пошел на танцы, – делая попытку разрядить напряженность, сказала наконец Люси.

– На танцы! – откликнулась миссис Финч. В ее глазах блеснул слабый огонек оживления. – Я сама любила танцы – мне так нравились быстрые мелодии.

– Да? – вежливо спросила Люси.

– О да, право, – ответила Бесси. Ее глаза вдруг увлажнились, а золотистый пушок на верхней губе чуть задрожал. – Как раз на балу я и познакомилась с мистером Финчем. На мне было белое платье, желтая лента в волосах и красивый желтый шарф. Мистер Финч сказал, что я… – Ее мягкое пухлое лицо курьезно сморщилось, и она расплакалась. Положив голову на стол, она, не сдерживаясь, рыдала в голос, прерывая рыдания всхлипываниями и причитаниями. – Простите… простите меня, – выла она, – за то, что я пришла и распустила нюни. Ничего не могу с собой поделать. Не могу, говорю вам. Это все Джон… мой Джонни, я так его люблю…

Захлебнувшись рыданиями, Бесси прервала свой монолог, и Люси на миг оторопело представила себе Джонни, своего соседа, – немногословного приземистого толстого и лысоватого мужчину средних лет. Джонни мало напоминал Ромео, тем не менее он был мужем, кумиром и источником блаженства Бесси.

– Что же случилось? – воскликнула Люси.

– Пьянка… пьянка, – причитала Бесси. – Я долго держала это в себе, а теперь просто задыхаюсь. Он все время в запое… запое, говорю вам. Когда выходила за него, я ничего не знала – думала, он иногда опрокинет стаканчик, и все. Ох! Это меня убивает, ведь я-то росла в приличной семье. Ни дня не проходит, чтобы он не пришел вечером под мухой. Моя мать… она меня предупреждала… но я, о-о, люблю его, люблю. Как же я несчастна!

Люси на ум пришло пугающее опасение.

– А он… он вас бьет?

– Нет, нет, – простонала женщина. – А лучше бы бил. Мне бы хотелось даже, чтобы он меня порол. Да, порол меня голую, в чем мать родила, – вновь истерично всхлипнула она. – Я хочу его, говорю вам… а он хочет только напиться. Валится на кровать и храпит как свинья, это все, на что он теперь способен, – храпеть! – Бесси дико расхохоталась. – Потом на следующее утро он ест ветчину и яйца и клянется, что завяжет. А вечером приходит такой же пьяный, как всегда. Пьяный в стельку!

И она продолжала в истерике раскачиваться и яростно билась головой о твердый стол, словно ликуя от боли при каждом ударе. Люси не знала, что делать. Она не умела притворяться и не хотела выказать неискреннее сочувствие, хотя отчаяние Бесси встревожило ее. Она сидела в напряженной позе, с состраданием глядя на склоненную фигуру и в мудром молчании ожидая, когда взрыв эмоций утихнет. Наконец Бесси подняла голову и, как плачущий ребенок, вытерла глаза тыльной стороной ладони.

– Я вела себя как дурочка. – Она шмыгнула носом. – Полная идиотка. Разве нет?

– Нет-нет, – успокаивающе сказала Люси, – и мне… мне очень жаль.

– Как бы то ни было, мне стало легче, – отозвалась Бесси, – и я так вам признательна. – Помолчав, она добавила с некоторым вызовом: – Теперь вы знаете обо мне все. Ну и пусть. Я девушка здоровая и ничего не могу с собой поделать. – Говоря это, она стала прислушиваться, потом вяло пробормотала: – Кажется, я его слышу. Пожалуй, пойду взгляну.

Они обе встали в дверях, молча глядя на медленно поднимающегося по лестнице Джона Финча. Он шел осторожно, неспешными шагами, крепко держась рукой за перила. Он был спокоен – чересчур спокоен, – а от его дыхания воздух готов был воспламениться. От Финча за десять ярдов разило гвоздикой, однако он выступал с видом приветливым и горделивым. В его глазах, обозревающих мир, можно было прочесть признание – нет, провозглашение: «Все люди – братья». Наконец он достиг верхней площадки.

– А-а! – безмятежно протянул он, нисколько не удивившись. – Мис-с Мур и моя Бесси. От-тлично! – Его утренняя неразговорчивость улетучилась, уступив место старательной, немного невнятной речи пропойцы.

– Иди в дом, Джон, – в отчаянии произнесла Бесси.

– Пусть мис-с Мур скажет.

– О-о, иди, Джон.

– Пусть скажет, Бесси, – пусть скажет.

Жена схватила его за плечо и повела в квартиру, но он, упираясь, расставил короткие толстые ноги и напористо заявил:

– Мис-с Мур, я знаю вашего деверя Джо. Мой крупный заказчик в Ливенфорде. Славный Большой Джо.