Я посмотрела на танцоров, на детей, очарованных праздником. Это оно? Последняя попытка насладиться жизнью? Я закрыла глаза, часть меня хотела присоединиться к ним. Я не знала движений, но это, наверное, не важно. Наверное, важно только желание.
Две девочки вывели в круг Кайли. Ее волосы снова были заплетены в косички, отчего она казалась младше, чем в Гринвилле, когда рассказывала о своем отце. Девочки закружились, Кайли присоединилась к ним, пока они все вместе не рухнули, запутавшись в ногах и руках и громко смеясь.
Чейз улыбнулся той улыбкой, от одного вида которой у меня подпрыгивало сердце. Внезапно мне стало тепло и легко, я прикоснулась к его щеке и провела пальцами до подбородка. В этот миг не существовало другого места, где я хотела бы быть, только рядом с ним.
– Я никогда не была на танцах, – призналась я. – Иногда мы с мамой танцевали дома. И с Бет. Мы с ней дурачились, когда были маленькими.
Чейз кивнул в сторону музыкантов:
– Ты приглашаешь меня на танец?
– Нет, – быстро сказала я, вытянув руки по швам. – Я не знаю как.
Но да. Я хотела танцевать настолько же сильно, насколько боялась выглядеть нелепо.
Прежде чем Чейз успел что-либо сказать по этому поводу, я подошла к другому костру и нашла место, где он мог бы поесть. Мы болтали с людьми, сидевшими вокруг, и я не удивилась, узнав, что гораздо больше из них, чем я предполагала, когда-то служили нашей стране.
Во время одного из таких разговоров я услышала о еще одной атаке снайпера. Эту новость сообщила женщина-солдат с короткой стрижкой.
– Насколько я знаю, снайпера не поймали, – сказала она, прислонившись спиной к поваленному стволу и подбрасывая веточки в костер. Огонь казался ярче по сравнению с наступающей темнотой, запах дыма щипал нос и глаза.
– А что случилось с тем, которого схватили в Гринвилле? – спросила я, стараясь не проговориться про Кару.
– Не знаю, – сказала она. – Знаю только, что было еще одно нападение с тем же почерком, три дня назад. Рядом с границей Красной зоны. Кажется, в одной из Каролин.
Кто-то решил продолжить дело Кары? Это мог быть кто угодно. Подражатель или недовольный гражданин. Или кто-то, работающий на Три. Пока мы находились в Стойкости, отряды приходили и уходили. Имели они отношение к этому?
Я подумала, что это могло стать причиной публичного заявления Рейнхардта и казни Трака.
– Вы что-нибудь знаете о Мексике? – спросила я.
– Большая страна за границей, – ответила она. – Когда-то у них была классная еда. Хоть и острая.
– Я не совсем об этом, – сказала я.
Она склонила голову на бок.
– Я знаю, что большинство важных шишек уплыли туда на корабле, когда Рейнхардт начал охотиться на людей.
– Значит, корабль есть.
Она хмыкнула:
– Конечно, есть. Ты что, предлагаешь добираться вплавь от самой Тампы?
– Думаю, нет, – сказала я, попытавшись представить штат Флорида со старой карты президента. Со времени падения во время Войны оттуда всех эвакуировали.
Тогда она усмехнулась:
– Просчитываешь пути отступления, а?
Я не ответила, но она все равно кивнула.
– Умно. Я бы тоже так делала, если бы мое имя было в тех Статутах.
Информация разошлась быстро. Я вздрогнула, но страх засел слишком глубоко, чтобы его можно было стряхнуть. Как тогда, в Ноксвилле, когда люди решили, что я снайпер, но сейчас было хуже, потому что я призывала их сражаться, даже умирать, уничтожить МН.
Я поняла, что на бревне напротив нас сидит Джесс и внимание большинства, включая Чейза, приковано к нему. Когда я прислушалась, он был в середине какой-то истории, которая захватила и меня. Все вопросы о том, что происходило в библиотеке, куда-то улетучились.
– Когда старик увидел, что его внук украл у матери корзину, он сказал, что внутри мальчика борются два волка, – рассказывал Джесс боле глубоким, чем обычно, голосом. – Первый волк питается злостью и страхом. Слабостью и ложью. Он тощий от болезни и сомнений, но сражается острыми зубами и длинными когтями. Второй волк чистый и здоровый. Он – храбрость, доброта и правда, и его шкура всегда запятнана кровью от ран, которые нанес ему брат. Это напугало мальчика, и он спросил деда, какой из волков в конце концов уничтожит другого.
Джесс поднял подбородок и посмотрел прямо на Чейза:
– Какой волк победит, племянник?
Все взгляды устремились на нас.
Чейз прочистил горло.
– Тот, которого ты кормишь, – сказал он.
Задумчивое молчание воцарилось над кругом. Аплодисментами Джессу служили треск и щелканье дерева в костре. С тех пор как я увидела его рядом с президентом, мое мнение о нем смягчилось. Я не простила ему того, что он бросил своего племянника, но теперь я понимала, почему простил Чейз.
Я встала и протянула Чейзу руку.
– Потанцуй со мной, – сказала я.
Засмеявшись, он взял мою руку, и мне пришлось отклониться назад, чтобы поднять его.
– Никто уже не танцует, – сказал он, и на его щеке появилась ямочка. Действительно, музыканты разговаривали друг с другом на незнакомом мне языке.