Три месяца, две недели и один день

— Если ты хочешь что-то сказать, просто сделай это, ладно? — вопросом на вопросом отвечаю сестре я, делая глоток из высокого прозрачного стакана и осматривая отдельный зал в ресторане, в котором она встретила и меня вместе с Тимоти с той лишь разницей, что они были не вдвоём. Пару часов назад, едва войдя, я увидел не только Лилиан и близкого друга, но и Митчелла со всеми остальными парнями, буквально всеми без исключения.

Они просто находились здесь и просто в слегка неловких и стеснительных выражениях подарили нам с Лив коляску. Наверное, я бы разозлился, напрягся, посчитал это насмешкой, если бы не растрогался из-за очевидной искренности, лишённой какого-либо умысла и притворства, одновременно почувствовав словно сдерживающее мои эмоции прикосновение к руке. Меня избавили от пафосных речей и красивых фраз, кто-то просто сказал нечто вроде «давайте уже наконец поедим», когда моё молчание слегка затянулось. Лив же не произнесла ни слова, но с помощью физического контакта будто вслух сказала мне прислушаться, успокоиться и перестать быть словно не родным. И вот теперь я, кажется, вновь чувствую себя частью команды, частью единого целого, но при всём желании не могу сказать, что это совершенно ничем не омрачено. Мне вроде как несколько неприятно от того, что меня словно заманили в ловушку и сделали это не без участия третьего лица.

— Мы оба знаем, что иначе ты бы просто не приехал. Я только из-за этого…

— Решила, что обмануть меня будет замечательной идеей?

— Не обмануть, Дерек, а кое о чём умолчать.

— Всего-то о присутствии ещё десятка человек.

— Не похоже, что ты несчастен. Я тебя знаю. Будь ты действительно не в духе, ты бы даже не сел за этот стол. Просто развернулся бы и уехал. Но раз ты по-прежнему здесь, я делаю вывод, что тебе нравится это примирение.

— Я ни с кем не ссорился, — я понижаю голос, ведь мне не хочется, чтобы кто-то услышал наш разговор и вдруг расценил его неправильно. Спору нет, я, и правда, рад, что нахожусь среди этих людей. Пусть меня и вытащили не совсем честным образом, вряд ли это увенчалось бы успехом при любом другом стечении обстоятельств и хоть немного иному подходу к делу.

— Ты же понимаешь, о чём я.

— Да, понимаю, — безоговорочно соглашаюсь я. Со мной может быть и бывает тяжело. Редко и, возможно, даже чаще, чем просто иногда. Вот чем периодически заканчиваются мои погружения в собственные мысли. Осознанием, что трудностей внутри меня хоть отбавляй. Да и вокруг, пожалуй, тоже. — Я не должен принимать какие-то вещи близко к сердцу. В том смысле, что мне ведь, наверное, не стоит так цепляться за идею, что вот теперь я уж точно проведу всю оставшуюся карьеру в Лейкерс. Но даже если так, многие эти парни вообще уйдут из спорта раньше меня, потому что банально старше. Думать, что мы все так и будем одной командой следующие лет десять или больше, просто глупо, но я так сроднился с ними. В том числе и поэтому мне было не по себе от этого разобщения. Не представляю, как буду говорить кому-то «прощай». Тогда я ушёл без этих слов не только из-за собственной импульсивности и желания быть с конкретной женщиной. Просто это не по мне. Когда какая-то часть твоей жизни словно подходит к концу. В такие моменты я не чувствую, что всё встанет на свои места хоть когда-нибудь.

— Но ведь сейчас у тебя не должно быть причин для таких мыслей. Всё же на своих местах. Работа, Лив, ребёнок.

— Если бы, Лилиан. Ты только посмотри на неё, — откинувшись на спинку стула и насколько можно расслабленно расположив руки на деревянных подлокотниках, я вытягиваю ноги под столом, но всё равно преимущественно остаюсь скованным и зажатым. Погрузившимся вглубь себя. В самую свою суть. — Она такая…

— Какая?

— Словно посторонняя здесь, не принадлежащая моему миру, — видеть Лив, стоящую у окна, находящуюся вдали от меня… Это будто бы пробивает сквозное отверстие в моём теле там, где сердце, делая его биение неровным, а ритм неустойчивым. Изучая то ли стакан в своих руках, то ли напольное покрытие или живот, с опущенным вниз взглядом и правой ладонью на теле она словно не похожа сама на себя. Она будто бы чужая и одинокая. Одинокая без меня рядом. Печальная.

— Ну, ты не можешь всегда быть рядом, Дерек.

— Я знаю. Просто это ужасно. Мне бы не хотелось быть среди людей и в буквальном смысле не знать, куда себя деть, — я поворачиваюсь к Лилиан, вынужденный пояснять то, что ей, кажется, вряд ли будет суждено когда-либо понять, и в полностью импульсивном жесте хватаюсь за коробку с радио-няней, преподнесённой сестрой. — Как она будет с ребёнком без меня?

— Знаешь, в моём понимании это как раз та причина, по которой следует держаться за человека. Если, кроме него, у тебя всё равно что никого нет. Возможно, это даже не так уж и плохо. Быть для кого-то всем миром что ли.

— Ты так думаешь?