Три метра над небом. Трижды ты

– Слушаю…

– Добрый день, это администратор. Вас ждет господин Манчини.

– А, спасибо, скажите, что я скоро спущусь.

«Двойное время». Да нет, что-то произошло. Мой отец не опоздал, как обычно, пришел даже раньше, чем было назначено. Просто невероятно.

Спустившись вниз, я вижу его стоящим около прекрасного небесно-голубого металлизированного «ягуара», безупречно вычищенного. На нем синяя фуражка с козырьком. Отец мне весело улыбается.

– А вот и я. Я – твой шофер, видишь? – Он прикасается к козырьку большим и указательным пальцами. – Сегодня утром я специально для этого случая велел вымыть машину.

– Она в отличном виде.

Я собираюсь сесть впереди.

– Нет-нет, садись назад. – Я фыркаю, но он продолжает: – Мне так хочется.

– Ладно.

Я сажусь сзади, а он – впереди, немного наклоняя зеркальце заднего вида, чтобы встречаться со мной взглядом.

– Итак, мне вас везти к озеру Браччано, правильно? Вы не изменили своего намерения?

– В Сан-Либерато, если быть точными. Ты не мог бы по крайней мере перестать мне выкать?

Отец смеется.

– Хорошо, просто я вошел в роль.

Он медленно выезжает на «ягуаре» с парковки «Хилтона». Время от времени отец поглядывает на меня в зеркальце, словно собираясь мне что-то сказать, но не находя для этого смелости. Однако в конце концов он решается начать свою речь:

– Ты представляешь? Мне удалось отослать Киру к Паоло, Фабиоле и детям. Я подумал, что тебе хочется побыть в покое.

Он смотрит на дорогу и время от времени бросает взгляд в зеркальце заднего вида.

– Как все прошло вчера вечером?

– Хорошо.

– Хорошо – и все? Или очень хорошо?

– Очень хорошо – и все.

Отец начинает смеяться.

– Да ты, черт побери, совсем не меняешься, даже с отцом не откровенничаешь.

Я, в своих черных «Балорама», продолжаю смотреть в окошко и исподтишка улыбаюсь. Ага, так я ему и рассказал про Баби, которая прикинулась девушкой для эскорт-услуг, про сорокадвухметровую яхту, про приглашенных женщин и про присутствовавших «продюсеров».

– Знаешь, и я, когда женился на твоей матери, тоже закатил мальчишник по всем правилам!

Выслушав его, я к нему поворачиваюсь.

– По всем правилам? А каким должен быть мальчишник по всем правилам?

И он решает сполна удовлетворить мое любопытство:

– В том смысле, что собрались мои друзья, тогдашние друзья, и мы отправились в театр «Амбра Джовинелли» смотреть стриптиз. – Он на секунду снимает руки с руля, чтобы я лучше себе это представил. – Там была одна вот с такими сиськами! А потом мы поехали в один особнячок на Тибуртинской дороге, где был шведский стол, но, насколько я помню, ничего вкусного там не было. – И я вспоминаю о шампанском, морепродуктах и рыбных блюдах на яхте. – А потом мои друзья оплатили мне проститутку, высокую брюнетку с длинными ногами. Ноги-то у нее были длинными, а вот грудь была маленькой. – Он говорит это недовольным тоном, словно это могло быть поводом для какого-то огорчения. – Помню, что ее звали Танья. Я пошел в одну из комнат того особняка. Я сделал это так быстро, что один из моих друзей сказал, что ее время еще «не вышло», как в игре, когда для ее продолжения нужно бросать в щель монетки, и потому с ней мог переспать и он тоже! И он, надо же, переспал! – Отец рассказывает об этом со смехом. – Но маме я никогда ничего не говорил. Твоя мать была такой ревнивой! Многое я не мог ей рассказать никогда, но, думаю, она все равно об этом догадывалась. Я тебе никогда об этом не говорил, но однажды, хотя она не хотела, я ее все равно попросил, и в конце концов она это сделала для меня…

– Папа, ты мне этого не рассказывал все эти годы, но почему именно сейчас? Это не имеет никакого отношения.

– Ты прав. Но это было невинной игрой; мы были в комнате с другой парой, но партнерами мы не менялись, просто смотрели, как мы это делаем, вот и все тут…

Черта с два. Она этого не сделала. Она сильнее него. Но когда было нужно что-то сделать или сказать, она вела себя так, не сопротивлялась. Мой отец – просто сукин сын.

– Сегодня мне бы так хотелось, чтобы тут была твоя мать! Было бы так здорово, если бы она смогла присутствовать на венчании в церкви.

Он говорит это с такой легкостью, без всякого подлинного уважения, не обращая внимания на то, что он мне только что рассказал. Это же было таким интимным, таким личным, что этим явно не стоило делиться с сыном. Таков уж он, мой отец. Я смотрю на него, пока он продолжает вести машину, на его темный костюм, на его шоферскую кепку. Вот он включает радио и отстукивает по рулю ритм случайно попавшейся песни, которая, однако, кажется ему просто замечательной: это «YMCA» группы «Village People». Он поет во все горло, угадывая слова, но не имея ни малейшего представления, о чем эта песня.

– Папа, а тебе нравится эта песня?

– Очень!

– А ты знаешь, о чем она?

– А, ну да… Они так странно танцуют, поднимая над головой соединенные руки…

Он на секунду отпускает руль и, не попадая в ритм, воспроизводит это движение, а потом снова хватается за руль прежде, чем мы успеваем вылететь с дороги.

Я смеюсь.