Три минуты молчания

"Юноша" спросонья кинулся к двери - как был, в тельняшке, в берете, потом спохватился, стал напяливать малестинку*.

* Легкая полотняная роба.

- Очухайся, - сказал Серега. - Так в шлюпку и сядешь? Рокан твой, вспомни, где. И телогрейка.

- А успею? Ребята, вы не спешите, я - мигом.

- Чего нам спешить, - сказал Васька Буров, - уж посидим перед дорогой.

Хотелось нам в последнем тепле еще побыть, побольше его захватить с собою, так вот и повод был - покуда "юноша" одевался, а кандей мешок собирал с аварийным питанием - галеты, консервы, сухофрукты. Вздумал еще термос взять с борщом, да мы отсоветовали: как его там похлебаешь - из ладоней, что ли.

Телогрейка у "юноши" ссохлась над плитой, теперь на груди не сходилась, а на рокане половины пуговиц не было, да хоть догадался он - посудным полотенцем опоясаться. Так, под белым кушаком с кистями, и пошел за нами на ростры.

Уже кто-то возился около шлюпки, человек пять или шесть, стаскивали с нее брезент. Старпом в рокане бегал вокруг них и орал:

- Не эту! Другую! Кто же наветренную вываливает? Надо - подветренную!..

Из-за шлюпки фигура высунулась , по голосу - дрифтер:

- Сам-то ты смыслишь - какая щас на ветру будет? Пароход-то - рыскает.

- Ты на колдунчик посмотри!

- Сам ты колдунчик. Уйди, без тебя тошно.

- Скородумов, я на тебя управу найду!

- Вот, найди сперва. А покамест я буду командовать.

Снежный заряд перестал, луна блеснула в сизых лохмотьях, и море открылось до горизонта - черные валы с оловянными гребнями. Ветром их разбивало в пылищу. Пароход обрывался вниз, катился по ледяному склону, и новый вал вырастал над мачтами. Не приведи Бог видеть такое море. Лучше не смотреть, а делать хоть какое-то дело, пока еще душа жива, хоть что-то в ней теплится.

А шлюпку все же вот эту и нужно было вываливать первой. Только подгадать бы точно, спустить ее как раз, когда ветер с другого борта зайдет. Шарахался он ужасно, бедный наш пароход. Сети его опять развернули - кормою к волне, это не то, что носом, удары куда сильнее.

Мы налегли на шлюпбалки. Дрифтер с размаху навалился плечом, хрипел:

- Повело, ребята, повело!

Шлюпбалки скрипели, не поддавались, потом сами пошли с креном. Шлюпка вывалилась и закачалась. Волна прошла гребнем под нею и лизнула в днище.

- Стой! - кричал дрифтер. - Садись трое. Фалинь* трави, фалинь!

* Трос, связывающий шлюпку с покидаемым судном, покуда в нее не сядут и не оттолкнутся.

- А где он, фалинь?

Трое уже перелезли в шлюпку и разбирали весла, а фалинь все не могли найти. Вдруг я увидел - Димка стоит спокойненько, держит его в руках.

- Он же у тебя, салага!

- Это и есть фалинь?

- Да он у него несрощенной! - Серега в темноте разглядел.

Я в это время держал шлюпталь, обе руки у меня были заняты.

- Сращивай! - сказал я Димке. - Учили тебя.

- А чем?

- В боцманском ящике штерт возьми. Знаешь где?

Он метнулся куда-то. Я уже пожалел, что послал его. Но тут же он вернулся с бухточкой.

- Брамшкотом вяжи.

Он скинул варежки, заложил под мышку.

- Брамшкот - это двойной шкот?

- Двойной. Только не спеши.

- Быстрей! - орал дрифтер.

Димка его не слушал. И правильно, фалинь наспех не сростишь, так всю шлюпку можно загробить. И мне понравилось, что руки у него не дрожат. И он не торопится в шлюпку.

- Хорош! - сказал я ему. - Я сам потравлю. Иди вниз.

- Зачем?

- Садиться, "зачем".

- Вот так, как есть, без шмоток? - Он поглядел кругом. - Алик, ты где?

- Садись иди, Алик уже там небось!

На рострах осталось нас четверо, по двое на каждую шлюпталь. Эту, я знал, мы не для себя спускаем. Пока сойдем, там уже будет полно. А нам вторую вываливать для "голубятника". И хорошо, подумал я, как раз будем с "дедом". Если что случится с нашей шлюпкой, мы все-таки вместе.

Дрифтер кричал снизу:

- Трави помалу, майнай!

Вот тут мы замешкались, одну шлюпку отчего-то заело, а когда пошла она - то не вовремя, тут бы ее, наоборот, попридержать. Как раз пароход вышел из крена и начал заваливаться на другой борт. И шлюпка с размаху стукнулась. Те, кто в ней был, попадали на дно. Но как будто никого не зашибло, никто не крикнул.

- Трави веселей, - орал дрифтер, - ничего! Не соломенная!

Вдруг я почувствовал, как ослабли лопаря. Это волна подхватила шлюпку. Теперь уже поздно в нее садиться, а нужно скорее отпихиваться - багром или веслом. А кто-то еще лез через планширь и не мог перелезть... Шлюпку приподняло и ударило об фальшборт с треском.

Мы навалились на шлюптали, повели обратно. Шлюпка приподнялась, мы чувствовали ее тяжесть.

- Вылазь! - орал дрифтер. - Я удержу!

И правда, удержал ее у планширя, пока все не вылезли, потом перескочил сам и отпихнул:

- Вир-рай!

Пока мы ее поднимали, она еще два раза треснулась. Весь борт у ней раскололся, от штевня до штевня, и сквозь трещину ливмя лило. А сверху ее и не успело залить, я видел, это она набрала днищем.

Мы ее поставили опять в киль-блок и закрепили концами лопарей. Но с таким же успехом ее можно было и выкинуть.

Пошли вниз. Старпом встал у нас на дороге:

- Куда? Почему шлюпку оставили?

Я шел первым. Я ему сказал:

- Успокоили шлюпку. Можно кандею отдать на растопку.