Три момента взрыва (сборник)

По одной легенде, они нужны, чтобы удерживать душу. Не насильно, а так, по-доброму. Любая душа может стать беспокойной, начать ворочаться, а потом встать и пойти бродить по миру, и тут уж никому будет не до смеха, и в первую очередь самому бродячему мертвецу.

Так что нагромождение камней поверх могилы – это своего рода балласт, любовно собранный для того, чтобы удержать душу внутри «бейт олам», вечного дома.

Да, вот это была бы история – выяснить, кто же все-таки приходит на могилу Даниеля Кейна, чтобы убрать с нее всякое барахло и заботливо добавить поверх еще веса.

Но есть такие истории, которые не выигрывают от завершения.

Мы все еще стоим у могилы, когда солнце начинает клониться к закату. Я говорю Диггеру, что мне не нужны ключи. Он/а явно разочарован/а, но я никому ничего не обещал.

Камера – подделка. Значит, нас рядом с могилой тоже никто не видел и не увидит. Над бульваром гаснет солнечный свет. Слышен шум машин.

Я подготовился к визиту, у меня в кармане лежит камень. Я кладу его на могилу.

Орфей: четыре финала

1. Орфей, шаркая ногами и опьянев от теней, видит солнечный свет и выходит в пространство, которое кажется ему открытым; часто моргая, он озирается по сторонам и почти не сомневается, что это отнюдь не расширение в каменном проходе, не грубый природный вестибюль большого мира, а сам этот мир и есть. Он начинает оборачиваться, и, честно говоря, мысль о том, что над ним еще нависает скальный свод, а чистый воздух начинается метра на три дальше, проносится в его голове раньше, чем он успевает завершить движение. За доли секунды до того, как его взгляд встретится со взглядом Эвридики, – время, за которое, как придется потом признать, еще можно успеть отвернуться и пройти те самые несколько шагов, – ему в голову одновременно приходят две разные мысли. Первая: Какое странное место: уже не в тоннеле, но еще не совсем снаружи, а так нечестно. И вторая, паническая, частично вытекающая из первой: А, ладно, как-нибудь обойдется.

2. Орфей под конец стал так бояться света, что не находил в себе смелости ступить в него без моральной поддержки – увидеть улыбку Эвридики в тот миг было для него важнее, чем заполучить назад ее саму.

3. Орфей забыл о запрете. Точнее, не мог вспомнить, в чем он заключался. Он и к Эвридике повернулся затем, чтобы спросить у нее, что именно он то ли должен, то ли, наоборот, не должен делать в конце. Иными словами, оборачиваясь к ней в последний миг, он демонстрирует весьма непростую разновидность трусости.

4. Орфей ничего не забыл. И не простил. Весь долгий путь наверх он вынашивает план мести. Увидев порог, он замедляет шаги и слушает, как ступают за ним ее бестелесные ноги. Вот он останавливается, еще не выйдя из тени. И тут же, шипя, поворачивается к ней и с ненавистью и восторгом глядит прямо в тающее лицо потрясенной Эвридики.

Шпунтовка

Хотя весна была уже в полном разгаре, всего две недели тому назад прошел легкий снегопад. В воздухе сильно пахло мокрым бетоном, и было слышно, когда в дальнем конце улицы проезжал автобус. Сим перебрался в дом к Мэгги и Рикардо, едва съехал прежний жилец.

– Раньше трех не приходи, – сказала ему Мэгги. – Он еще будет здесь.

Мэгги была высокая и худая. Из тех, про кого принято говорить: «ветром сдувает». Она делала макеты какого-то компьютерного журнала.

– Тут у нас, конечно, не Ноттинг-Хилл, – описывала она свой район Симу, – но до центра действительно близко, да и дом у нас уютный, семейный.

Сама она была родом из южного Лондона и, шутя, называла Низден вражеской территорией.

Она встретила Сима на крыльце, на ее узком бедре подскакивал Мак. Он тыкал пальчиком в собаку, которая что-то обнюхивала неподалеку.

– Ты только погляди, что делается, – произнесла Мэгги. – Похоже, он сегодня в хорошем настроении.

– Пивет, – сказал Мак, и его мордашка расплылась в широкой улыбке. – Пивет, пивет, пивет. – Он сказал это сначала собаке, а потом Симу.

– В этом возрасте они как губка, – заметила Симу Мэгги и повела его наверх.

– Бог ты мой, – проговорил Сим. Стоя посреди комнаты, он медленно поворачивался вокруг себя, разглядывая ее всю. – Фантастика, спасибо тебе большое!

Мэгги подошла к нему, когда он встал у окна, и пересадила Мака на другое бедро. Три стены в комнате были покрыты неброской голубой краской. На четвертой, оконной, сохранились обои – аляповатый викторианский орнамент из деревьев и цветов.

– Видел бы ты парня, который жил тут до тебя, – сказала она. – Вечно дулся, как обиженный подросток. Пришлось его выгнать. Пусть это послужит тебе уроком. Я беспощадна.

– О господи, мне ли этого не знать, – поддел ее Сим.

Садик под окном заполонила буддлея. Ходить туда они не могли: он принадлежал первому этажу. Сим сложил из больших и указательных пальцев обеих рук прямоугольник и посмотрел сквозь него вниз.

– Да, меня не разжалобишь – сердце у меня каменное, – продолжала Мэгги. – И вообще, я дама, не знающая милосердия.