Три напрасных года

Это он по-хохляцки сказал. Боцман катера, старшина первой статьи Леонид Петрович Теслик подал обрез снарядной гильзы с якорьком на боку. И я совершил вторую грубейшую ошибку — закурил в кубрике, что категорически запрещалось. Боцман на мою наглость беззвучно скрипнул зубами и удалился. Следом потянулся весь экипаж. Остался только комендор Мишка Терехов и сверлил меня взглядом, пожирая глазами. А я положил сигареты на стол, но Рожков, проигрывая, разволновался, захотел выкурить папиросу, которой ни у кого из присутствующих не оказалось. Тогда он залез в ящик с личными вещами старшего матроса Сосненко и ловко, не раскрывая пачки, извлёк спичкой две папиросы.

— Будешь? — предложил мне.

Я закурил. Рожков сунул свой дембельский кулак Терехову под нос:

— Тока пикни.

Потом развеселился, поймав меня на просмотре:

— У хохла не убудет.

Тут и Терехова справедливый гнев на мою беспредельную (беспечную?) наглость сорвал с места и погнал на палубу. Должно быть, искры выбивали из стальных балясин трапа его гады (флотская обувь) — так барабанили. Он, конечно же, доложил о проделке Рожкова и моём участии.

— Прости, Коля, — сказал боцман моему непосредственному начальнику. — Но я твоего молодого задрочу.

4

Ваше благородие, господин годок

Ты на мне поездил вдоль и поперёк

Спасибо за науку и домой греби

Не везёт мне в службе — повезёт в любви.

Не удалось боцману меня задрючить. Он сам мне об этом потом сказал — хотел, мол, а теперь не будет, поскольку я парень нормальный и дрочить меня не за что. Сейчас расскажу, как это получилось.

Начало смеркаться, командир сыграл боевую тревогу — длинный такой пронзительный звонок, будто школьникам на урок. Думаете, следом — топот ног, моряки помчались по боевым постам, готовить катер к бою и походу. Да ничуть не бывало — нехотя побросали «бычки» в воду и побрели с ленцой, кто куда. Мы с Сосненко — в машинное отделение. Он сказал:

— Смотри и запоминай.

Прокачал давление масла насосом, включил стартер и запустил ходовой двигатель. Пока он разогревался, Николай запустил дизель-генератор. Над главным двигателем корабельный телеграф. Позвонил, когда стрелка, сделав пробежку по сектору, остановилась, указывая «малый вперёд». Сосненко, продублировав команду, совместил указатели. Переключил рычаг реверс-редуктора в положение «вперёд» и добавил оборотов двигателю. Стрелка тахометра заплясала у первой красной чёрточки. Коля на пальцах объяснил, что эти обороты отвечают команде «малый» ход. Вторая и третья красные стрелки на стекле тахометра соответственно — «средний» и «полный».

— Всё понял? Иди спать, в два часа меня сменишь.

Пробрался в кубрик, ощупью расправил постель в своём гамаке, разделся и лёг. Сон не шёл. Началась сильная качка. Кингстон завыл тираннозавром. В борт гулко бились волны. Всё, подумал, сейчас усну и утону, не просыпаясь. И уснул. И проснулся не на дне Ханки. Коля Сосненко уже разбирал свою постель на рундуке и ругал командира:

— Все люди, как люди, а этот хрен на блюде.

Я спрыгнул с гамака:

— Что случилось?

— Пока ничего, но случится.

— Мы на линейке?

— И не ходили. Слышь, как волны разгулялись. Помудохаетесь сейчас с боцманом.

Я прыгнул в машинное отделение с желанием осмотреться и сделать уборку, но сверху, в люк спардека, боцман машет.

— Пошли якорь выбирать.

Что учудил наш командир, за что ругал его Сосненко? Из Платоновской бухты вышли на простор, а тут волна. Мичман Беспалов решил — на линейку не пойдём, здесь будем бдеть. И спать завалился. Бросили якорь на самом юру. Боцман, как и я, в два заступает, сменяя командира. А тот в двенадцатом в каюту нырнул и приказал Теслика поднять. Вот Петрович и чертыхается — якорь не держит. Подняли — бросили, подняли — бросили. Четыре раза они его с Колей выбирали, теперь Сосненко спать пошёл, а у боцмана только-только официальная вахта началась. Не спят ещё радист и радиометрист, но первому нельзя на руку больше пятнадцати килограммов, а второй границу зрит в свою РЛС. Так что все якорные страсти на наши с боцманом плечи легли.

Вот мы уже шестой раз цепь стравили и присели отдохнуть на люк форпика.

— Как ты, — спрашиваю, — определяешь, что сносит?

— Легко, — отвечает. — Если качка килевая — держит якорь, бортовая — несёт нас к чёртовой матери.

Только проговорить успел, «Ярославец» дёрнулся и лёг бортом под волну. Окатило нас с головы до ног.

— Кончай перекур, — рычит боцманюга. — начинай отжимания.

Искусство постановки якоря не сложное — когда он на клюзе, даёшь катеру «малый назад» и отпускаешь стопора. Метров тридцать-сорок цепи травишь, потом — стоп. Якорь должен зацепиться за грунт и держать судно на привязи. Вообще-то длина цепи 70 метров, но если 40 не держат, к чему всю травить — самим же потом выбирать. Можно бросить второй якорь, но боцман боится — запутаются цепи, тогда кранты всему катеру.