Три недели покоя

«Стучи в барабан и не бойся. Стучи в барабан и не бойся». Слова гремели в ушах, как оркестр. Как праздничный звон колоколов. Торжественно сопровождали Лизу. Необычайно важный смысл был в этих словах, хотя не вполне ею разгаданный. Они звали не туда, куда не всем был открыт доступ.

— Ты чего радуешься? Радуется чего-то, — сказала Александра за завтраком, видя тайную улыбку Лизы, чуть скользившую возле губ.

— Стало быть, есть причины на то, — ответил Кондратий Прокофьевич, поглаживая бороду с обычной нечистой ухмылочкой.

Лиза ушла и заперлась в своей комнате. «Если позовут, не откроюсь. Ах, надоели вы мне, до смерти надоели!»

Но сегодня было любопытно на душе. Словно в предчувствии необыкновенного чего-то.

Она подошла к своей пышной, из двух перин, постели и из-под верхней перины достала книжку Добролюбова со статьёй «Когда же придёт настоящий день?». Лиза спрятала её потому, что, во-первых, как сказал Владимир Ильич, Добролюбов был запрещён, хотя только для публичных библиотек, но всё же Во-вторых, потому, что тогдашний её приход к Ульяновым был тайной. И книжка была тайной, страшившей и волновавшей её. Лиза помнила, что сказал Владимир Ильич: «Вам откроется новое». Что это новое? Какое оно? В самом названии статьи заключалось что-то заманчивое и тревожащее. «Когда же придёт настоящий день?»

Первые страницы разочаровали Лизу. Вернее сказать, почти ничего не поняла. Но Владимир Ильич сказал, нужно умственное напряжение. Она читала, долбила каждую фразу, стараясь вникнуть в скрытый для неё смысл. Ум оставался холодным, воодушевление гасло. Одно Лиза поняла, что Добролюбов настроен против чувствительных барышень. Почему? Слишком трудно для Лизы разъяснял Добролюбов своё ироничное отношение к чувствительным барышням. Она не привыкла читать такие сложные книги.

Отложила. Подошла к окну. Окно её комнаты выходило в переулок. Пыльный пустой переулок. Лиза скучно смотрела на пыльный переулок, на дощатый забор соседнего дома. Вздохнула. Тот мир, из которого к ней пришла эта непонятная книга, слишком высок, недоступен. Что ж, сдаться? Зачем-то всё-таки Владимир Ильич выбрал для неё именно эту статью.

Она вернулась к книге и стала читать. Со скукой. Понимая, однако, что повинна в этой скуке она, Лиза, а не Добролюбов, которого Владимир Ильич назвал могучим талантом.

Лиза всё-таки хотела добраться до сути, усердно читая, как когда-то усердно учила в институте уроки Постепенно что-то забрезжило. Словно обрызнуло росой, мысль оживилась. Она со вниманием стала следить за рассказом Добролюбова о девушке, по имени Елена, из «Накануне» Тургенева. Начала понимать: она из того мира. Такой, наверное, была в девятнадцать лет политическая ссыльная Надежда Константиновна. Задумчиво-серьезная юность, жажда деятельности, добра для других…

Лиза жадно, поспешно читала.

Хотелось подумать, но она не могла остановиться. Нет, стоп. «То презрение или, по крайней мере, то строгое равнодушие к ненужным излишествам богатой жизни» Стоп, стоп. Ведь и Владимир Ильич говорил об этом. «Если бы было не поздно, я ответил бы так. Грустно, когда женщина ищет в замужестве не любовь и не дружбу, а устройство, житейский комфорт». Так он ответил. Он сказал: отвратительно. Так он сказал. Не надо думать об этом. Не буду думать. Не буду.

Вдруг она всхлипнула. Громко. Она чувствительная барышня, — странные, непонятные чувства нахлынули на неё. Она читала дальше. «Ей нужно было чего-то больше, чего-то выше, но чего — она не знала, а если и знала, то не умела приняться за дело», — читала Лиза. Боже мой, боже, это о ней, о Лизе, сказал Добролюбов! Боже мой, боже мой, вот зачем Владимир Ильич дал Лизе статью Добролюбова, чтобы подсказать: ты тоже хочешь «чего-то больше, чего-то выше» Да! Но дальше. Елена хочет счастья и добра для людей, она не может быть спокойна, когда вокруг людские несчастья и горе. «Постойте, а я? А Татьяна Карловна? А Пётр Афанасьевич? Что мне Татьяна Карловна! Что мне Пётр Афанасьевич! Я, я, Лиза Самсонова, кто я, какая, куда я стремлюсь, где моя цель, сколько тысяч вёрст отделяет меня от Елены? От сестёр Невзоровых? От Ульяновых?»

Слишком возбуждённая, Лиза не могла дальше читать. Оставила книгу. Прошлась по комнате, сцепив пальцы. Стала к окну. Чей-то знакомый облик, показалось ей, мелькнул у забора. Всё-таки потому её так захватила Елена, что есть какая-то, пусть смутная схожесть между Еленой и ею. Ведь есть? Скажите, ведь есть? «Томительное ожидание чего-то». И Лиза прожила свои девятнадцать лет, ожидая. Чего?

Она снова схватилась за книгу. Теперь она прочитала статью до конца. Не во всё вникая, что-то оставалось вне её разумения, но вся душа её была перевёрнута. Она не могла оторваться от строк Добролюбова, когда он рассказывал ей, Лизе, какой бывает любовь. Когда находишь в любимом свой идеал. Любишь стремления его, ясность и силу души.