Три нити

Ученица лекаря сложила щепоткой указательный, средний и безымянный пальцы на правой лапе и приложила ее к левому запястью Мардо; затем повторила то же с левой лапой и правым запястьем; наконец, сложив лапы крест-накрест, коснулась обеих запястий одновременно и долго стояла так, закрыв глаза. Наконец, Тороло выпустила дядю из своей хватки и поцокала языком.

– Что такое? – испуганно прошептал тот.

– Звуки у сердца бывают разные. Один зовется «гордым орлом, парящим в облаках», другой – «змеей, ползущей среди бамбука». Бывает даже «горшок мотука, кипящий на жарком огне». Ну а у тебя, господин, «толстый осел, плетущийся через сумрачный лес». Впрочем, жить будешь. А мочился ли ты сегодня? Нет? Вот и хорошо, сейчас как раз самое время. Чашечку мы дадим. Да ты проходи в уголок, не стесняйтесь.

– Но у меня же всего лишь спина болит! – почти взмолился дядя.

– Это тебе только кажется, – пропела Тороло, ласково улыбаясь. – Больные вообще никогда не понимают, как на самом деле все запущено. Они – как утопающие посреди моря, которые беспокоятся не о том, как выбраться на сушу, а о том, что рыбы слишком больно кусаются за ляжки. Будь остальное тело в порядке, этою спиной можно было бы орехи колоть!

– Это как?

– Неважно. Но можно. Так что… – Тороло выразительно помахала посудиной из белой глины, кивком головы указывая на ширму в углу. Дядя вздохнул, но покорился. Я решил не смущать его еще больше и остался сидеть на лавке, рассматривая развешанные по стенам рисунки: кроме скелетов, отрубленных конечностей и внутренностей на них оказалось еще и много растений – должно быть, из тех, что добавляют в лекарства. Хоть подписи я прочесть и не мог, но некоторые травы и цветы узнал. Тут были обычные репа и чеснок (тот самый, который не стоило есть Мардо), вьющийся горох и темный трипутник, растущий у берегов медленных рек, лютик с листьями, похожими на лапы лягушки, и лиловый шлемник с листьями-мечами, белые подушечки песчанки, солнечный девясил и кхур-мон, одевающийся в летнюю жару летучим пухом. Но были здесь и штуки, которых я никогда не видел – например, диковинное дерево, увешанное чем-то вроде перевязанных мешков для масла.

– Это го-чжэ. Его плоды наполнены вязким бальзамом, похожим на кровь, – послышался вдруг голос слева от меня. Оказывается, сам лекарь присел на лавку, чтобы перевести дух; когда я обернулся к нему, старик указал на другой рисунок – растение с крючковидными шипами на стебле, похожими на птичьи когти. – А это – чжунг-дэр, он помогает от ядов и похмелья. Только он не растет в Олмо Лунгринг. Обычно запасы привозили из южной страны, а теперь где его достать? Впрочем, чжунг-дэр можно заменить куркумой или борцом. А вот что перца стало маловато, это жаль: в последнее время много болезней холода, а от них перец всегда был лучшим средством. Ну, хоть старого масла, чтобы лечить безумие, и шо для геморроя у нас достаточно!

Лекарь хлопнул себя по бедрам и рассмеялся, довольный собственной шуткой.

– Только и работы у нас все больше. А ты хорошо разбираешься в растениях, мальчик?

– Ну… Я присматривал за козами и овцами, знаю, что им можно есть, а что нельзя.

– Мм, – невразумительно промычал старик и вдруг схватил меня за голову цепкими пальцами: сначала заглянул в глаза, оттянув веки почти к щекам, потом раздвинул рот и осмотрел зубы, и наконец ощупал череп ото лба до темени. – Очень хорошо. Твой мозг по плотности как творог.

– Сам ты как творог! – огрызнулся я.

– Да это же хорошо, дурак. У иных вон мозг как молоко или вообще вода. Мысли в таком тонут, как камни в пруду. Кроме того, у тебя весьма удачное телосложение – в теле преобладает слизь. Будешь хорошо переносить голод, холод и страдание и проживешь долго… при наличии доброй судьбы.

– Ну… спасибо, наверное, – проворчал я, мрачно воззрившись на нахального старика. Из-под его неплотно запахнутого чуба выглядывал краешек амулета – белой ракушки с кругом и тремя загогулинами внутри. – Эй! А я уже видел такое.

– Такое… Ты имеешь в виду этот знак? – переспросил лекарь, постучав когтем по пластинке.

– Да. Мне сказали, он значит, что мы заперты… только я так и не понял, где и почему.

– Хм… Как по мне, так это знак милосердия.

– Это тут-то милосердие? – с сомнением спросил я; в это время до нас как раз донесся истошный вопль дяди, которого уже лечили вовсю. – Вон как все мучаются!

– Быть милосердным – не значит угождать. Я бы, конечно, мог давать всякому, кто приходит ко мне, мед и патоку вместо лекарств. Им было бы поначалу хорошо и сладко, да и мне бы дешевле вышло. Вот только болезни от этого никуда не денутся – и потом они страдали бы куда больше.

– А откуда ты знаешь, что твои зелья помогают?

– Ну, для того я и учился пятнадцать лет здесь и в южной стране. Чтобы знать.

– Получается, если ты знаешь больше, то можешь мучить других?

Лекарь снова расхохотался и потер кулаком увлажнившиеся глаза.

– Раз уж они пришли ко мне за помощью – значит, сами признают, что я поумнее буду и могу их немножко помучить. Ради их собственного блага.

– А если ты ошибешься?