И сразу же опять зазвонил телефон. Некая газета просила дать интервью по поводу научной деятельности одного из награжденных.
— Я интересуюсь исключительно своей собственной работой, и не приезжайте ко мне понапрасну, — ответил я и повесил трубку. Потом, опасаясь, что опять кто-нибудь позвонит, отключил телефон.
Я снова спустился в сад и стал кружить по нему, ощущая беспричинный гнев, печаль и одиночество. И вдруг из-за кустов появилась Нобуко. В матроске и шароварах, с невинной улыбкой на лице, она была как цветочек (в тот момент я именно так о ней подумал). Она положила на веранду гостинцы, которые привезла из дома, и, повернувшись ко мне, сказала:
— Давайте поедем на озеро Бива.
— На озеро Бива? — переспросил я, удивившись столь неожиданному предложению.
— Прошу вас, поедем! Мне так хочется покататься на лодке. Хотя шла война, девушка была в отличном настроении. Тому причиной, наверно, было ярко светившее весеннее солнце. Как ни странно, я не решился отвергнуть предложение Нобуко.
— Хорошо, я и сам не прочь съездить с тобой на озеро Бива, — сказал я и подумал: единственное, на что я еще способен — это беспрекословно исполнять просьбы этой девушки и сопровождать ее повсюду, куда бы она ни пожелала отправиться.
Мы приехали на станцию Сандзё и пропустили несколько электричек на Оцу, пока не дождались более или менее пустой, и сели на свободные места. Я снова увидел озеро Бива — впервые с тех пор, как Кэйсукэ бросился в его воды. За прошедшие двадцать лет я мог не раз побывать в Оцу — время от времени ученые устраивали там различные банкеты, — но после гибели Кэйсукэ мне было неприятно видеть это озеро, и я под разными предлогами отказывался от поездок. Но когда я приехал сюда вместе с Нобуко, я ощутил лишь чувство восхищения красотой природы. Страшная штука — время! Оно погасило во мне ту боль, которую я некогда испытал в связи с самоубийством Кэйсукэ. Солнце было в зените, и мелкая рябь на озере напоминала рыбьи чешуйки. Вдали виднелись лодки и небольшие суденышки. Здесь совершенно не ощущалось, что где-то идет война.
Я поглядел на горы Хира, и мне неудержимо захотелось побывать в Катаде. Туда как раз отплывал пароход.
Через полчаса мы были на месте и зашли передохнуть в тот самый «Отель призрачных вершин». Хозяин куда-то отлучился, и нас встретила неприветливая служанка. Я заметил, что некоторые окна в коридоре были без стекол. В отеле царило запустение, как, впрочем, и во всей Японии в те дни.
Мы вышли к озеру и по просьбе Нобуко наняли лодку. Я впервые в жизни сел в лодку и чувствовал себя неуютно. Нобуко выпросила на лодочной станции плоскую подушку, усадила меня на нее, посоветовала держаться руками за края бортов, а сама села на весла, и лодка заскользила по водной глади пустынного в этот час озера.
— Дедушка, вам нравится? — спросила Нобуко. Брызги, поднимаемые веслами, попадали мне в лицо, да и само плавание на утлом суденышке не вызывало у меня особой радости, но я ответил: «Конечно нравится». Я все же запретил Нобуко далеко удаляться от берега. С озера были отчетливо видны цветущие вишни на берегу, а за ними сказочные вершины Хира. Воздух был холоден и прозрачен, в нем не чувствовалось присущей апрелю сырости.
Невдалеке от лодки плеснула рыба. «Глядите, рыба!» — удивленно воскликнула Нобуко и быстро заработала веслами, подгоняя лодку к тому месту, где расходились на воде круги. Наблюдая за ловкими движениями девушки, я вдруг вспомнил ту восемнадцатилетнюю женщину, которая ушла из жизни вместе с Кэйсукэ. Я видел ее какое-то мгновение, когда она замерла на середине лестницы, но запомнил навсегда. И сейчас мне показалось, будто Нобуко чем-то напоминает мне эту женщину. То ли выражение детского удивления на лице, когда плеснула рыба, то ли природная ловкость, с какою Нобуко управлялась с лодкой, заставили меня мгновенно вспомнить ту женщину. Ее образ как-то странно наложился на лицо Нобуко, и я почувствовал легкое головокружение. Та женщина, видимо, была столь же проста и бесхитростна, как Нобуко, и я, как ни странно, перестал ощущать к ней, отнявшей у меня Кэйсукэ. ненависть. Я поймал себя на том, что испытываю к ней нечто похожее на любовь, чего не испытывал даже к самому Кэйсукэ.
Я глядел на воду — ту самую воду, которая поглотила Кэйсукэ и его женщину, потом опустил в нее руку, наблюдая, как вода медленно течет меж моих скрюченных старческих пальцев. Вода оказалась холоднее, чем я предполагал.
Теперь и Нобуко ушла в мир иной. Уже после войны она заболела сыпным тифом и угасла буквально за несколько дней. Нет и Мисы. Умер отец Такацу — свекор Ацуко, которого я при жизни так ненавидел. В тот год, когда окончилась война, умер Танио. Умерли все — и мои друзья, и те, кого я не любил.
Когда скончался Танио, от его родственников из Синано пришло письмо с просьбой сделать вскрытие. Значит, не было пустым обещание, которое он дал мне пятьдесят лет назад. Но с тех пор прошло слишком много времени, и я теперь уже был не в силах делать вскрытие, не мог исполнить то, чего хотел тогда в Лейдене…