Три новеллы

Площадь – идеальный круг. Ветер скандалит в верхушках деревьев, листья шелестят на сотне диалектов зеленого. Дед всегда любил это время года. Пальцы гиацинтов ловят струйки теплого воздуха, и капли крови застывают на лбу.

Ной зажимает их пальцами и спрашивает:

– Где мы, деда? Откуда тут на площади мои старые игрушки? Что случилось в лодке, когда ты грохнулся?

И тут слезы наконец покидают ресницы деда.

– Мы у меня в мозгу, Нойной. И сегодня ночью он снова стал меньше.

Тед с отцом стоят в саду. Пахнет гиацинтами.

– Как дела в школе? – строго спрашивает отец.

Он всегда это спрашивал, а Тед никогда не мог ответить правильно. Отец любит цифры, Тед любит буквы: это разные языки.

– Мне поставили высший балл за сочинение, – говорит он.

– А математика? С математикой-то как? Разве слова выведут тебя к дому, когда ты заблудишься в лесу? – ворчит отец.

Мальчик не отвечает, он не понимает цифр, или это цифры его не понимают. В этом отношении они с отцом очень разные.

Отец, еще молодой, наклоняется выдрать сорняки из цветника. Когда он выпрямляется, уже темно, хотя он поклясться готов, что прошло всего мгновение.

– Три, запятая, четырнадцать, – бормочет он, но голос словно чужой.

– Папа? – раздается голос сына, но тоже другой, ниже.

– Три, запятая, четырнадцать! Твоя любимая игра! – рявкает отец.

– Нет, – спокойно отвечает сын.

– Это же твоя… – снова начинает отец, но воздух не пропускает слова.

– Папа, у тебя кровь идет, – произносит мальчик.

Отец моргает, уставившись на него, а потом вскидывает голову, с деланной усмешкой:

– Пустяки, царапина! Я тебе рассказывал, как ходил к врачу? Я сказал: «Доктор, доктор, я слома…»

Он умолкает.

– У тебя кровь идет, папа, – терпеливо повторяет мальчик.

– Я сказал: «Я сломал руку…». Или нет, погоди, нет, я сказал… не помню… это мой любимый анекдот, Тед. Мой любимый анекдот.

Хватит меня дергать, могу я, черт побери, любимый анекдот рассказать?

Мальчик осторожно-осторожно берет его за руки, теперь они крошечные. Ладони мальчика рядом с ними – точно лопаты.

– Чьи это руки? – испуганно шепчет старик.

– Мои, – отвечает Тед.

Отец качает головой, кровь стекает у него со лба, взгляд наливается злобой.

– Где мой мальчик? Где мой сынок? Отвечай!

– Посиди немножко, папа, – просит Тед.

Зрачки отца ловят сумрак вокруг вершин деревьев, ему хочется кричать, но он позабыл как – глотка позволяет ему только сипеть.

– Как дела в школе, Тед? Как математика? Математика всегда выведет тебя к дому…

– Тебе надо посидеть, папа, у тебя кровь идет, – уговаривает сын.

У него борода, она шуршит под рукой, когда гладишь по щеке.

– Что случилось? – шепчет отец.

– Ты упал в лодке. Я же говорил, не нужно тебе плавать на лодке. Это опасно, тем более когда ты с…

Отец, вытаращив глаза, радостно перебивает:

– Тед? Это ты? Ты так изменился! Как дела в школе?

Тед дышит медленно, выговаривает отчетливо:

– Папа, я больше не хожу в школу. Я взрослый, папа.

– А что у тебя с сочинением?

– Ты сядь, папа, сядь, я тебя прошу. Сядь.

– Ты такой напуганный, Тед. Чего ты боишься?

– Не волнуйся, папа. Я просто… я… ты не должен плавать на лодке. Я тысячу раз тебе говорил…

Они больше не в саду, теперь они стоят посреди ничем не пахнущей комнаты с белыми стенами.

Отец накрывает рукой бородатую щеку.

– Не бойся, Тед. Помнишь, как я учил тебя рыбачить? Когда мы жили в палатке на острове и я пустил тебя в свой спальник, потому что в твоем тебе снились кошмары и ты писался? Помнишь, что я тебе тогда говорил? Что описаться – это хорошо, тогда медведи держатся подальше. Немножко побояться не страшно.

Отец опускается на мягкую постель, свежезастланную кем-то, кто не будет в ней спать. Это не его комната. Тед уселся рядом, и старик уткнулся носом в волосы сына.

– Ты помнишь, Тед? Палатку на острове?

– Ты не со мной жил в палатке, папа. Это был Ной, – шепчет сын.

Отец, подняв голову, пристально смотрит на него:

– Что за Ной?

Тед нежно гладит его по щеке.

– Ной, папа. Мой сын. Ты жил в палатке с Ноем. Я-то рыбалку не люблю.

– Нет! Я тебя научил! Я учил тебя… Разве я тебя не учил?

– У тебя не было времени меня учить. Ты вечно работал. Но ты научил Ноя, ты всему его выучил. Вот он и обожает математику, как ты.

Пальцы отца шарят по постели, он что-то ищет в карманах, все отчаянней и исступлен-ней. Заметив слезы в глазах сына, он прячет взгляд в угол комнаты. Пальцы, чтобы унять дрожь, стискиваются в побелевшие кулаки.

– Ну в школе-то что, Тед? – сердито спрашивает он. – Расскажи, как у тебя в школе?

Мальчик и его дед сидят на скамейке внутри дедушкиного мозга.

– Какой отличный мозг, деда, – подбадривает Ной, потому что бабушка всегда говорила, что, когда дед затихает, надо сделать ему комплимент – для подзавода.

– Очень мило с твоей стороны. – Дед улыбается, утирая глаза тыльной стороной ладони.

– Хоть и немножко захламленный, – ухмыльнулся мальчик.

– После бабушкиной смерти тут зарядили дожди. С тех пор настоящего порядка тут уже, считай, и нет.